Лазутчик сидел у костра и завтракал. Вид у него был какой-то пришибленный. Ну правильно, а как еще себя чувствовать смертнику, которого вроде от смерти избавили, освободили, но воли не давали, и кто он теперь — непонятно. Ольт спрыгнул с крыши землянки и пошел к костру. При его приближении Вьюн поднял голову и настороженно кинул взгляд в его сторону. Кто его знает, этого дикого мальчишку? Вдруг он теперь жалеет, что не добил его и сейчас будет резать. Но тот, подойдя к костру, спокойно присел на корточки и уставился на лазутчика. Вьюн поерзал на месте, чувствуя себя неудобно под долгим пристальным взглядом и не понимая, что от него требуется. А Ольт смотрел на него, как энтомолог, изучающий какую-нибудь неизвестную науке букашку, с интересом и без какой-либо жалости.
— А вот скажи мне, Вьюн, что ты собираешься делать дальше? Честно говоря, опасаюсь я тебе доверять, сам понимаешь. Но слово сдержу и отпущу я тебя, после того как мы разберемся с Кведром. Но интересно мне, куда ты подашься? К друзьям Кведра? Так они такие же северяне и живодеры, как и он, да и стрелы никуда не делись. Ты для них первый претендент на виселицу. К крестьянам, куда-нибудь в деревню затихариться? Тоже не дело. Стоит только кому-нибудь узнать, что ты работал на Крильта и наводил на сборы, так прирежут тебя темной ночкой, как предателя. Тяжело жить, каждый день ожидая удара в спину. К северянам нельзя, к своим опасно. Разве что отшельником в лесу жить, так и то, пока на тебя случайные охотники не наткнутся.
Ольт замолчал с таким видом, будто и в правду задумался, куда же податься бедному лазутчику. Вьюн тоже молчал. Мысли его метались в растерянности и панике. Как-то не задумывался он над будущим, рад был, что близкая смерть миновала его. А ведь это будущее считай уже наступило. И оказывается смерти он не миновал, а только отодвинул. Все это до того явственно проступило на лице Вьюна, что Ольту на мгновение даже стало неудобно за свои словесные кружева, которыми он опутал незамутненный казуистикой мозг лазутчика. Сам-то он нашел бы выход и горе тем, кто пытался бы с ним играть в подобные игры. Он чувствовал себя тем самым злобным и хитрым дядей, который выманивает конфетку у ребенка.
— Впрочем, ты можешь заслужить благодарность и прощение тех же крестьян, если спасешь хотя бы нескольких от смерти из рук северян.
— Да, а потом кто вам помешает в любой момент, когда вам вдруг стукнет моча в голову, или я стану не нужен, рассказать всем о моем прошлом? — с горечью произнес Вьюн.
— Никто, кроме нашей доброй воли и нашего слова. О твоем прошлом знаем только мы трое и барон Кведр. Всех остальных, кто про тебя знает мы уже убрали. После смерти Кведра остаемся только мы. Но незачем нам тебе гадости дела. Смысла нет, нам-то ты ничего плохого не сделал. Поверишь ли ты нам, если мы дадим клятву никогда, нигде и никому не говорить об этом? Конечно при условии, что и ты дашь клятву не вынуждать нас к этому. А это значит, не дай тебе Единый навредить словом или делом кому-нибудь из нас.
— Да я хоть сейчас… Если вы мне поверите… Ради этого…Единый видит…
Ольта уже привычно удивился серьезному отношению местного народа к клятвам. Может и в его мире так когда-то было, пока деньги не стали основополагающей ценностью и все стало можно купить, даже слово. Впрочем, сейчас такое положение дел его устраивало, поэтому, подозвав мать с Карно, они втроем дали клятву о неразглашении тайн Вьюна, а тот в ответ поклялся, что больше никогда и ни за что и вообще ни-ни. Мало того он раздухарился, и чтобы его слова звучали достоверно, хотя об этом его никто не просил, еще дал клятву воина своему господину. Хитрый жук, хотя Ольт сразу раскусил его наивные маневры. Ведь давая этакое подобие присяги, он уже никак не мог навредить своему господину, и вроде бы только об этом и беспокоился, но с другой стороны и господин по отношению к воину имел определенные обязательства и теперь он мог быть спокоен насчет своего будущего. Наивный чукотский юноша, но что Единый не делает — все к лучшему. Пусть тешится своим хитромудрием. Зато как в душе Ольта довольно потирал ладошки хитрый старикашка: «Нашему полку прибыло!»