Ольт слушал и не верил своим ушам. И это тот молчун Карно, из которого и слова лишнего не вышибешь? И уж тем более мальчишка не подумал бы, что он способен на такие, выворачивающие душу, речи? И откуда только такое красноречие взялось? Видно недаром Истрил напомнила ему про дочку. Сегодня Карно открылся Ольту еще одной гранью своего характера, совсем с неожиданной стороны и эта черта сурового одноглазого громилы понравилась старому цинику, который жил в мальчишеском теле.
— Сегодня я тебя прощаю, но это будет твой последний промах. А на будущее запомни: вдовы — это такие же хозяева семейств, как и мужики. Сегодня же запиши, что им требуется для обзаведения хозяйства и когда поедем в город, все это купим. Ну а вы, бабоньки, давайте выбирайте бирки. И вот вам на обзаведение, — по столу крутанулись три золотых, — а это детишкам, чтобы к зиме были одеты, обуты, — и на стол с глухим звоном упали еще три золотых.
По два золотых на семью, это для деревенской семьи было целым богатством. Бабы замерли, не в силах поверить такому повороту судьбы. Пришли просить хоть какой-нибудь угол, чтобы не замерзнуть зимой и вымолить в долг немного денег на хлеб, чтобы в тяжкую пору не умереть с голоду, а тут такое. Даже у Ольта защипало в глазах, когда женщины вдруг все синхронно, как будто сговорились, молча, но со слезами на глазах, поклонились Карно в пояс.
— Да вы чего, бабы? — засмущался тот. — То моя обязанность, как старосты. А ты… ты…
— Винта — мое имя, господин староста. — еще раз поклонилась совсем еще молодая вдова с ребенком на руках.
— Ты, Винта, купила бы корову что ли. Детишкам молочка надо. И это… не господин я.
— Хорошо, куплю, господин староста.
Карно махнул рукой.
— Пошел я. А ты, Брано, давай сделай, что я говорил. И догоняй меня, все-таки пройдусь по наделам. Как бы мужики не намудрили чего.
Истрил с Ольтом пошли с ним. И интересно и все равно делать больше нечего. У них-то пока есть где жить. И хотя ночь уже плотно завладела землей, при свете, как специально полной, луны было видно, что крестьяне и не думали ложиться спать.
Участки самого Карно и Ольта с двумя разбойничьими землянками, находившиеся на отшибе, по плану будут располагаться в самом углу будущей деревни. Ольт решил повременить со своей стройкой и потом построить свой дом по своим чертежам. Были у него задумки. Его никак не устраивали местные полуземлянки. Ему хотелось настоящую избу с хорошей печью, отдельными комнатами и настоящим ватерклозетом. Но все это требовалось хорошо обдумать, сделать какой-никакой чертеж, расположить на нем дом, что был удобен во всех смыслах, вплоть до обороны, все-таки вокруг средневековье со всеми его недостатками. Даже где и как устроить септик, тоже требовало внимания. Но все это будет попозже. Пока крестьяне разберутся со своими наделами и у них появится время. А пока… А пока, что это за тень стоит в тени дерева?
— Кто там, выдь сюда. Покажись, добрый человек.
— Это я атаман, — на свет ступил Вьюн.
Было видно, что он в растерянности и не знает, как себя вести. Банды нет, атаман новый и вокруг множество неизвестных людей. И кто он теперь в новой иерархии? Непонятно. Он не знал, что, когда утром, после доклада, вышел из атаманской землянки, о нем был разговор, который закончился утвердительным хмыканьем Карно и одобрительной улыбкой Истрил. И даже не думал, что судьба его уже взвешена, обсуждена и решена.
— Ага, Вьюн, вот тебя как раз и не хватало. Что же ты прячешься, как не родной?
— А я родной? — робко, сам пугаясь своей смелости, пошутил лазутчик.
— А это уже от тебя зависит, но помнится мне, что кто-то давал клятву воина. Или ты уже своими пропитыми мозгами забыл об этом?
— Как можно?! — всерьез обиделся Вьюн. — Просто я подумал, что пока до меня дело дойдет… Пока то, да се…
«Боялся» — понял Ольт. Боялся, что про него забыли или не считают достойным всех тех благ, которых удостоились остальные.