Глава 15
Крестьяне с Шестой приехали через три дня на четырех телегах. Видно все это время их деревня провела в бурных дебатах, так как приехала целая делегация, фактически все мужики — главы семейств, и лица гостей были немного растеряны. Было понятно, что по старой крестьянской, да что там крестьянской — по общечеловеческой, привычке, им хотелось всего и много, и чтобы им за это ничего не было. Поэтому и приехали все, кто мог, боясь, что их представители могут что-то забыть или пропустить. Ведь Жаго с Вельтом в красках им расписали, как много они получили и все даром. Ну так выходило по их словам. И это они сами под Карно напросились. А тут как бы наоборот, их, крестьян Шестой, просят. Это открывало такие возможности, что у некоторых дух захватывало. Как бы не прогадать. Ведь, если просят, значит кому-то это нужно, значит можно и поломаться, тем более с бывшими односельчанами. Ведь Истрил-то родом из их деревни, и Карно это хорошо помнит. Они должны, просто обязаны помочь. Да и кто они такие, эти двое, пусть и появившиеся в трудный момент в их деревне — бывший вояка, да вдова, пусть и уважаемого, но давно пропавшего человека. Чем они лучше других? Видно просто повезло по жизни ухватить куш и почему бы и им, крестьянам, не отхватить от этого куша кусочек. Короче, мужики решили выжать из ситуации все, что можно.
Но это не устраивало Карно и Ольта. Сразу поняв по поведению крестьян, что те от них ожидают у одноглазого атамана и мальчишки сразу инстинктивно взыграл дух противоречия. Никому не нравится, когда их принимают за лохов. Особенно возмутился Ольт, никогда не любил халявщиков. Тут, как говорится, нашла коса на камень. Староста был недоволен тем, что кто-то пытается навязывать ему пусть в чем-то и правильные, но чужие решения. Карно оказался еще тем единоличником и деспотом и его не устраивало, что кто-то за него будет решать, кому, сколько и чего давать. Не те времена и не те люди. Ольт тоже не собирались устраивать рассадник демократии и либерализма в отдельно взятой деревне. Уж он-то знал, чем это может кончиться. Нет уж, средневековье — так средневековье. Впрочем, Карно таких слов не знал, да ему и не были известны другие виды власти, кроме монархии, да и то, король был персонажем далеким и почти сказочным, а на местах все решал барон. Ну в крайнем случае — граф, но все эти аристократы не вмешивались во внутридеревенские дела. Уж подобные дела решали вот такие кондовые мужики-лесовики, которые сейчас пришли к старосте деревни Карновка. Пришли в надежде, что им тут обломится куш, уж что там наговорили Вельт с Жаго, но забыли, что Карно сам когда-то вышел из их рядов, плоть от плоти народной и пусть он с юности ушел в войско, но не забыл свои корни и понимал их, как облупленных. И слава Единому, потому что крестьяне притащили с собой целый список, который они писали на бересте все трое суток, требуя к себе особого отношения, денег и уважения их прав. Этот исписанный кусок бересты, над которым они так мучительно трудились, почесывая свои лохматые головы, и преподнесли Карно, как прошение о принятии их в члены деревни Карновка. Впрочем, собственно самой просьбы было очень мало и походило скорее на милостивое согласие, мол да, мы, крестьяне Шестой, великодушно согласны влиться в члены Карновки, но потом шли условия, очень много о том, чего и сколько они должны получить за свое милостивое согласие стать под начало Карно. Ольт, ради любопытства, тоже заглянул в этот любопытный образец местного эпистолярного жанра. И уже на первых строках его чуть не вывернуло от смеха. «Дык, серпы надоть, коровкам сена косить, потому как сами мы молоко не даем. А ежли серпов не будет, то и сена коровкам не будет и нам придется сено самим закупать, а посему должен староста нам выплатить по пять медяков на корм скотине, ибо пострадаем мы, ежли серпов не будет, а пять медяков, оне и в Империи — пять значатца…»