— Ну, граждане алкоголики, хулиганы и тунеядцы, кто хочет сегодня поработать?
Народ смотрел на него мягко говоря с недоумением. Истощенные голодные лица взирали на это говорящее недоразумение, выражающееся непонятными словами и не понимали, чего от них хотят. Ольт понял, что опять вылез не к месту — не тот мир, не то время, да и аудитория тоже совсем не та. Не до шуток народу. Он махнул рукой, такой артист пропадает.
— Мда, сегодня явно — не мой день. Короче, кто хочет сбежать, подождите пока не выедем за город. Вьюн командуй дальше. Детей на телегу посадите.
Из города вышли небольшой колонной. При выезде прикупили продуктов на двадцать человек, большой котел литров на тридцать, рубахи, штаны и платья, которые представляли из себя те же рубахи, только длиной до пят, и двух лошадей для Брано с Вьюном. Сейчас они верхом, вместе с мальчишками, сопровождали телегу, в которой сидело с десяток детей самого различного возраста. С ними ехали и две мамаши, одна с совсем еще грудничком. Двигались не спеша, слишком измождены были люди. Видимо крестьян совсем не кормили, пока они были в загоне. А про бывших заключенных и говорить нечего. Кто же кормит приговоренных к смерти.
Так не спеша и доехали до первой стоянки сборов у реки. Здесь Вьюн объявил остановку. Брано выдал женщинам котел и продуктов на обед. Даже такой, вроде недолгий и не тяжелый путь, дался бывшим узникам нелегко. Они где шли, там и попадали. Примерно через полчаса Вьюн поднял чуть отдохнувших людей и погнал их к реке умываться. Такого редкого собрания дистрофиков Ольт никогда не видел. Они разве что чуть-чуть не дотягивали до голодающих на фотографиях Великой Отечественной времен блокады Ленинграда. Особенно жалко было детей, которые непонятно как выжили в таких условиях. Пока все хоть как-то умылись и постирались, обед был готов. Люди были опытные, видно не в первый раз голодали, поэтому никто на пищу бездумно не набрасывался. Поэтому женщины наливали понемногу, да и сами едоки жевали медленно, тщательно пережевывая пищу. Видно было, что голод для них — дело привычное. После обеда всем, у кого одежда совсем превратилась в лохмотья, выдали новую и уложили спать. Вечером покормили людей еще раз, уже более основательно. Пока все лежали, переваривая сытный ужин, Вьюн забрался на телегу и проорал, привлекай к себе внимание:
— Эй, люди! Сюда смотрите, говорю только один раз. Скажу сразу — кто хочет сбежать, то мы никого не держим. Никто вас охранять не собирается. Хоть мы вас и выкупили, но рабы нам не нужны, отныне вы свободны, как птицы в полете. Только помните, хотя бы из благодарности, кто дал вам свободу. Бегите, только сначала подумайте, есть ли вам куда бежать и что с вами будет, если стражники вас поймают еще раз. Второй раз нас может не оказаться рядом. Для тех, кто останется, сообщаю: мы едем в деревню Карновка. Там наш дом, где всем найдется работа, кусок хлеба и крыша над головой. Я все сказал.
Все сразу зашевелились, зашушукались. Четверо несостоявшихся повешенных или каторжников внимательно огляделись, оценивая окружающую обстановку. Один из них, постоянно оглядываясь, пошел в лес и прошвырнулся вокруг лагеря. Ольт их понимал. Приехали какие-то непонятные, освободили, накормили и отпустили. Невольно закрадывается мысль, что здесь что-то нечисто. Ребятам явно незнакомо слово «альтруизм». Ну и правильно делают. Ольт и сам не очень-то им доверял. А что бы он сделал на их месте? Пристукнуть ночью непрошенных спасителей, вон у них сколько добра, по крестьянским меркам они богатеи, и уйти в леса, ищи-свищи потом? Но с другой стороны вроде и в правду освободили, как-то не по-человечески получается, свои же не поймут. Уйти просто так? Так что за жизнь, когда даже дрянного ножа нет. На что решиться? Поэтому к ночи карновцы готовились основательно, разбились на парные караулы, на всякий случай достали луки, а Вьюн с Брано приготовили недлинные пехотные мечи. Береженного Единый бережет, а не береженного…, да на фиг кому такой нужен, если сам о себе подумать не может. Сторожили не пленников, а охраняли себя — любимых. Однако ночь прошла спокойно, хотя почти до полуночи продолжалось перешептывание и хождение от одного к другому. Советовались. Утром, к радости Ольта, весь наличный состав был на месте и дисциплинированно выстроился к котлу. Кольт с Серьгой несли утреннюю вахту, поэтому, не дожидаясь всеобщего пробуждения, уже вовсю раскочегарили костер и под руководством Ольта сварили кулеш. После завтрака выстроились опять в уже привычную колонну и отправились в путь. Бывшие узники уже немного оклемались и поэтому дорога была более веселой. То и дело слышался оживленный разговор, шутки и даже временами еще несмелый смех. Мальчишки на своих небольших юрких лошадках шныряли вокруг небольшого каравана, осуществляя дозор и заодно охотясь. Толпа было не очень большой, но прожорливой и их надо было кормить. Ольт же в нетерпении сжимал бока своей лошади. Он уже давно не удивлялся и не обращал внимания на то, как скучает по деревне, которая стала ему родной, по матери, по одноглазому старосте с его дочкой-егозой. Привык к ним, что ли?