— А почему этот амулет у вас? — вдруг поинтересовалась Аша.
— Зелгеос наверняка хотел бы, чтобы его похоронили с этой вещью, но… — Густав тяжело вздохнул и спрятал украшение во внутренний карман пиджака. — Адрион никогда не любил дядю, считая, что Теобальд ничего не делает для семьи Торвандори. Поэтому его сожгли где-то в Анхабари, а прах собрали в горшок и поставили в общее хранилище, в ожидании что кто-то его заберёт.
Да, всё именно так как и сказал мастер. Для Теобальда в конечном итоге нигде нашлось места, ведь даже семья его жены… она уже давно забыла о существовании непутёвого зятя. И никто так и не узнает почему вполне себе достойный человек пустился во все тяжкие. Потому что никто и не хотел узнать.
Эпилог
Художник, посвятивший свою бренную и всегда такую короткую жизнь искусству скульптуры, называется скульптором или ваятелем. К ним обращаются многие лариосы, а порой даже алетисы с кателиями, чтобы запечатлеть чаще всего фигуру какого-нибудь смертного. Храбрый защитник Эдема из стали как символ подвигов армии после очередного вторжения Свободного, может быть просто искусное надгробие в родовом склепе в память о предке, а может и потомке, если такова судьба отведённая Этием, на крайний случай простенькая статуя напротив вашей малой мастерской, где провели всю свою жизнь и теперь хотите предать этому месту особый статус. Без художников всех мастей этот мир был бы серым, а жизнь являлась пародией на самому себя.
К одному из таких мастеров обратился и Адрион, теперь наблюдающий за результатом нескольких лет почти беспрерывного труда. Высокий мужчина возвышался на десять метров и встречал всех гостей нового родового поместья семьи Торвандори. Могучий меч, вонзённый в землю, тяжёлые руки на рукояти грозного оружия и волевой взгляд, смотрящий кажется чуть выше небес в сторону самого Этия. Голень его обвивали маленькие драконы, а объёмные рычащие львы застыли на броне в качестве благородных регалий.
Великий и гордый, таким большую часть жизни был Зелгеос. И пусть последние года, наверное, даже десятилетия, прошлый глава рода потерял хватку, но его первенец сделал всё, чтобы Эдем запомнил отца как волевого человека создавшего свою империю с нуля и получившего возможность влиять на жизнь этого мира. Никто и никогда не посмеет сказать, что под конец своей жизни уставший дракон стал чаще допускать ошибки, ведь любые промахи будут меркнуть в прочих достижениях. Ни одна лживая пасть не посмеет плеснуть желчи в сторону главного наставника аристократа.
— Что-то не так? — резко спросил Адрион, не отводя взгляда от великолепного творения.
Сразу же служанки, находящиеся по всему периметру главного холла, вздрогнули в самом настоящем страхе. Они действительно боялись своего хозяина, но самого рабовладельца это немного… не то, чтобы оскорбляло, скорее вызывало некую досаду. Разве он какой-то монстр? Хоть раз он брал одну из девушек силой из личной прихоти? Может быть, он заставлял вытворять рабынь какие-то непотребства? Или их личные комнаты со всегда двадцатью тремя градусами тепла и идеальной влажностью не лучше, чем у большинства граждан Эдема? Хоть раз малодушие брало верх над аристократом и тот позволял хотя бы как-то оскорбить свои живые вещи?
Нет, ничего из этого не было и не будет, ведь это в первую очередь плевок в самого себя. И всё же они боятся, прячут взгляд в пол, а некоторые бедняжки порой и вовсе дрожат подобно осеннему листу. И на самом деле Адрион понимал в чём причина, ведь он редко улыбается, почти никогда не шутит, вечно серьёзный, даже почти мрачный. Голос же его наполнен сталью, прямо как у какого-нибудь офицера, который готов за нарушение субординации устроить децимацию без лишних прелюдий. Поэтому его считали жестоким, хотя в чём на деле проявляется эта жестокость, никто сказать не сможет. Разве что, если не считать жёсткое соблюдение правил жестокостью. Но уж извините, эти служанки должны убираться и держать родовое поместье в идеально чистоте. Да и вообще, давайте отличать жёсткость от жестокости, это разные слова.
— Неужели ни у кого не хватит смелости для пары слов? — раздражённо бросил Адрион, попивая вино из бокала и всё также не переводя на кого-то взгляда, а то ещё не дай Этий кто-то потеряет сознание от эмоционального стресса.
— В-ваше сиятельство… — превозмогая и давая неравный бой внутреннему страху, одна из рабынь всё же начала говорить. — Ваш достопочтенный отец… он… кажется слишком одиноким по моему скромному и ничего не значащему мнению. Извините, пожалуйста простите.
Последние слова девушка буквально выпалила разом и сразу скукожилась, будто ожидала удара. Хотя рукоприкладство лично у Адриона не практиковалось, ведь это устаревшая и неактуальная методика. Более того, если бы он увидел, что кто-то пришёл хотя бы с ма-а-аленьким синяком, то последовали бы разбирательства. Наверное, нужно будет обсудить некоторые вопросы со старшими служанками, которые как раз и занимаются обучением новых кадров. Подобное поведение явно ненормальное.
— Да, наверное, ты права, — довольно спокойно ответил аристократ, не собираясь делать ничего из безумных предположений своего излишне предвзятого окружения. — Но он же будет встречать наших гостей, а значит в центре внимания должны находится сила и величие. Впрочем, скоро мастер закончит ещё серию статуй, которые мы расположим в других частях поместья. Там найдут свои отражения и иные грани самого достойного человека.
Зелгеос Торвандори действительно велик и заслуживает того, чтобы его помнили ещё долгие века и тысячелетия. Однако не будет ошибкой не просто сказать, а прямо утвердительно заявить, что за каждым сильным мужчиной стоит ещё более сильная женщина. Или по крайне мере за большинством, ведь возводят что-то в абсолют только дураки и глупцы, ну или те, кто не перерос юношеский максимализм в силу ряда обстоятельств.
И свою матушку Адрион тоже собирался увековечить, хотя многое сделал и сам отец ещё при жизни. Его жена умерла задолго до печальных событий, прямо уж очень давно уже получается больше шести с половиной веков назад. Огромный срок, за который аристократ так не и смог почувствовать хотя бы тени того далекого и навсегда ушедшего тепла. Да и никогда уже не сможет. Хорошо, что она не увидела всего, что довелось на себе испытать семье Торвандори, хотя… быть может если бы она осталась жива, то ничего бы и не случилось.
— Ох, Этий его знает… — вздохнул новый глава рода, принявшись изучать цвет вина в бокале.
На самом деле Адрион помнил свою мать не очень хорошо, лишь смутные обрывки странных чувств где-то существовали в самых тёмных недрах разума. Даже трудно вспомнить её лицо, фактически сын даже уже и не знает, как выглядела его мать, остаётся полагаться на видения художников, чьими гобеленами увешены залы. Это очень печалило аристократа, как и то, что он не смог достаточно хорошо узнать свою мать за те немногие отведённые Этием годы. Нет, летописи полны всякой информации, возраст, прошлая семья, капитал и грамоты, выданные престижными магическими академиями… Но какой у неё был любимый цвет? Какое блюдо для неё самое вкусное? Какая пора года ей приятнее всего и есть ли любимая цифра? Такие мелочи, о которых почему-то дети забывают на десятки лет и вспоминают лишь когда уже совсем-совсем поздно. Тогда они и осознают, что они получается толком и не знают своих родителей.
Она умерла на следующий день после родов второго сына, так и не вернувшись в сознание. Адрион плохо помнил те дни, ведь всё же оставался ещё ребёнком, пусть уже и мог ходить, разговаривать, учиться и познавать долг лариоса. Но нет сомнений, что тогда на семью Торвандори опустилась тень. Грусть и печаль отца не знала границ, целых семь суток он вообще не выходил из кабинета, пребывая в трауре. И лишь одному Этию известно каких сил ему стоило после этого выйти и улыбнуться, напуганному до ужаса сыну, ждущего объяснений и поддержки, которые не в силах дать никакие даже самые добрые няньки.