Едет поезд запоздалый
- Доброго вечерочка, - мужчина, будто то бы только соскочивший со ступеньки комбайна, чтоб сделать фото для передовицы местной газеты, вошёл в купе. Эдакий станичный трудяга из шолоховских книг: обветренное лицо с глубокими заломами на небритых щеках, вихрастый соломенный чуб с проседью на бритой голове, весь какой-то угловатый в старомодном пиджаке и широченных брюках, пропахший дорогой и чесноком. Их ни с кем не перепутать - деревенских.
- Добрый вечер, - Альбина тут же придвинулась поближе к окну купе, не глядя на пассажира, сосредоточилась на огромной черной в блестках косметичке. Всё, что нужно она уже разглядела - не опасен.
- Анатолий, будем знакомы! - мужчина средних лет протянул широкую, как лопатка сапера, ладонь для приветствия, плюхнувшись рядом с женщиной.
- Ваше какой место?
- Щас, поглядим, кажись, о... - он обшарил все карманы серого в нелепую полоску пиджака, нашёл билет. - 44-е моё.
- Вот и отправляйтесь, Анатолий, на 44-е, - мужчина среагировал на металл в голосе, тут же пересел напротив через столик, кинул зелёный рюкзак под нижнюю полку, затолкал ногой поглубже.
- А как вас звать - величать, куда путь держите?
- К мужу!
- Ох, сразу отворот-поворот и даже имени не назвали. Я ж не жениться к вам. А так, в долгой дороге в приятных беседах время скоротать. А с хорошим человеком, тем паче. Тут кроме нас двоих - никого. Так что, будем знакомы.
- Пока никого, в Бологое точно подсядут, - Анатолий оценил жадные, страстные губы женщины с сеткой морщинок вокруг губ. Такие бывают на тонком льду. Стоит ступить по незнанию. И побежала рябь. Анатолий вспомнил поверхность слюды. Такая же блестящая, беловатая, тронутая временем на нем поверхность. Как ее кожа. Хмыкнул в светлые усы. Интересно, сколько дамочке лет? В глазах тепла нет, вся боль еврейского народа. Посмотрит, аж передергивает. Молодится, холеная, породистая. А лет немало, вон, руки все прячет в косметичке, ни лак бордовый, ни блузка с оторочкой кружевной возраст не спрячет. 40? 50? Хороша, чертовка, так с наскоку и не определить.
- Так как зовут, не хорошо вышло, я представился, вы молчком. Может, чайку? За чаем оно как-то лучше выходит знакомиться, - мужчина хотел было встать, но его остепенил строгий голос. "Ух, учителка, точно".
- Я не знакомлюсь в поездах, если будете навязчивым, попрошу у проводника поменять вас с кем - нибудь местами.
- Я что багаж, менять меня? - Анатолий скинул пиджак так резко, будто это был скафандр, сдавивший тело. Подскочил. Дернул дверную ручку и вышел в вагонный коридор.
- Ишь, барыня, выискалась, едрит твое на коляске.
- Деревенщина, - бросила она вслед колкость. - Дверь закройте за собой. Сквозит.
Анатолий застыл у окна на ковровой красной дорожке напротив входа в купе.
- Пусть спесь подвыветрится. Кто из нас деревня, тут ещё нужно исследование провести. Говорят же, девушку легко вывезти из деревни, а вот деревню из девушки сложно.
- Хотели сказать из дедушки?- не унималась попутчица. Но голос смягчился. Анатолий сразу заметил. Не было ещё ни одной бабы на его веку, чтоб он подход к ней не нашёл. Но буркнул:
- То-то вы с мужем порознь живёте. Что в гости едете. Ни один нормальный мужик с такой грымзой не ужился бы. И, словно ожидая, что после этих слов в него что-нибудь да полетит, он резко закрыл дверь в купе. Сам поспешил в направлении купе проводника.
Через полчаса Анатолий вернулся с подносом, на котором позвякивали граненые стаканы в резных подстаканниках из черненого металла. В центре пластикового подноса на салфетке гордо возлегала без обертки шоколадина. Раздетая донага. Мужчина гордо поставил перед Альбиной чай. Она спрятала улыбку, поправив выпавшую густую смоляную, как у молодки, прядь за ухо и вдохнула аромат. Бергамота и лимонной цедры. Сглотнула слюну.
- Я не хочу. И такой чай не пью. С запахами непонятно чего.
- Вы, дамочка, не мудрите, я самый дорогой купил, значит, хороший. И пахнет -то, как, нос не воротите, проводница сказала - самый лучший, что у неё есть.
- А, ну, если проводница сказала - тогда совсем другое дело. Вот сами и пейте свой лучший чай с муляжом шоколада.
- А, камуфляж весь с шоколада снял. Вернуть? Это, она сказала, для особенных. Особый. Значит, шик самый.
Альбина не удержалась, и громко засмеялась. Оголив зубы. Вот, стерлядь, и зубы-то у неё не свои. Волосы крашеные. Кожу, наверняка, натянула, как они щас все. Лишь бы не порвалась от смеха.
⠀ Анатолий сел за откидной столик, придвинул обе чашки с грохотом к себе, рванул ворот рубашки, выставив напоказ тельняшку с красными полосками и седые волосы на груди.
"Вот колхозник, кто ему всучил -то тельняшку с красными полосками, таких и не бывает, а он, явно, гордится ею. Альбина отвернулась и уставилась в окно. В проносящийся сумеречный лес.
Бездвижная когорта осин с солдатской выправкой осталась позади. Белой лентой пронеслись берёзки. Будто ласточкины гнезда на скале, остались позади избушки на взгорье, и тут же открылись взгляду бескрайние холсты полей. В алых всполохах садящегося за ниткой горизонта солнца, трава казалась пурпурно-фиолетовой. Блеснула змеей речушка. И снова выстроились в строй осины, спрятав жизнь за окном поезда от чужих глаз. Альбина зажмурилась. Неужели тишина?