Поскольку он был красив и превыше всего любил красоту, все окружающее его также должно было быть красивым. В снах, являвшихся для него действительностью, он создал великолепных красавиц; там он жил в восхитительном загородном домике Лэндора или в чудесном поместье Арнем. Но и в скромной, бедной жизни, вынужденный подсчитывать каждый пенни, он умел создавать вокруг себя такую обстановку, что приводила в восхищение богачей. Его маленький коттедж в Фордхэме, этот рай мучений, где он жил с обреченной на раннюю смерть женой, был олицетворением прекрасной гармонии, очаровывавшей всех гостей. Домик был тесен и загроможден всевозможным хламом, но прелестен и красив. Это было жалкое строение на вершине небольшого холма, но на зеленых лугах вокруг росли цветущие вишни, а по утрам певчие птички манили поэта в близлежащие сосновые леса. По пути он видел разноцветные георгины и вдыхал сладкий аромат резеды и гелиотропа. Легкий утренний ветерок целовал его влажные виски, ласкал усталые глаза, не смыкавшиеся всю ночь у постели умирающей возлюбленной. Он выходил к высокому мосту через реку Гарлем или к скалистому склону и там, в тени старых кедров, грезил посреди бескрайней земли.
Теперь он покоится — где-то там. Через день после смерти его похоронили на Вестминстерском церковном кладбище в Балтиморе. Умирающего поэта подобрали на улице, как бродягу, и на другой день после смерти швырнули в могилу, как бездомного пса. Могила эта должна находиться где-то по соседству с захоронением его деда, генерала Дэвида По[29], прославившегося в период освободительной борьбы Союза. Примерно там; точно сказать нельзя. На могиле нет ни креста, ни надгробного камня; это никого не тревожит. У его соотечественников много других забот: им ли думать о мертвом поэте? С неделю они говорили о несчастном покойнике — оскверняя его память, торжествуя победу. Тогда-то и появились все те лживые истории, что до сих пор распространяются о нем; целые потоки ядовитых чернил были вылиты на мертвого льва. Все посредственности обрушились на него; все писаки, которых он так безжалостно разрывал в клочья, подхватили боевой клич лживого моралиста Грисуолда: «Он умер от белой горячки! Он пил, пил, пил!» — После его забыли, и это было к лучшему: его соотечественники тогда еще не созрели для того, чтобы признать гений своего великого поэта.
Созрели ли они сегодня?
Через сто лет[30] они соберут гнилые кости, воздвигнут на могиле величественный монумент и напишут на нем:
«Соединенные Штаты своему великому поэту».
Пусть хранят там эти кости! Мы будем слушать душу поэта, живущую в горлышках соловьев Альгамбры.
Эссе Г. Г. Эверса (1871–1943) было написано для книжной серии «Die Dichtung» издательства «Шустер и Лёффлер», участие в которой приняли многие видные писатели эпохи, и вышло первым изданием в 1906 (в некоторых источниках 1905) году. Перевод выполнен по первоизданию; по возможности сохранена весьма своеобразная авторская пунктуация.
Все иллюстрации и книжные украшения взяты из первоиздания. В оформлении обложки использован портрет Э. По работы X. Янссена.
В нижеследующих примечаниях не расшифровывались общеизвестные имена, а также сведения, доступные во многих энциклопедиях (как например, за редкими исключениями, мы не приводим подробности о различных строениях и залах Альгамбры); мы также предполагаем достаточное знакомство читателя с произведениями По.
29
…
30
…
