«Либо следует допустить, что множество действий, которые традиционно называют механическими и бессознательными, содержат больше элементов сознательности, чем считалось до сих пор (и в этом случае зачатки сознательности будут найдены во многих действиях машин высокого уровня сложности), либо (если признать верной теорию эволюции, но отказать в сознательности действиям растений и процессам кристаллизации) человеческий род ведет происхождение от объектов, у которых сознание отсутствовало полностью. В таком случае нет ничего заведомо невероятного в том, чтобы сознательные (и более чем сознательные — разумные) машины произошли от тех, что существуют ныне, если оставить в стороне общепризнанный факт, что у представителей машинного царства, по-видимому, нет ничего похожего на репродуктивную систему. Однако отсутствие признаков таковой именно что видимое, то есть мнимое.
Не поймите меня превратно, я вовсе не живу в постоянном страхе перед ныне существующими машинами; любую из известных машин можно счесть не более чем отдаленным прообразом будущей механической жизни. Сегодняшние машины по отношению к будущим суть то же, что древнейшие ископаемые ящеры по отношению к человеку. Самым громоздким из них предстоит, по всей вероятности, сильно уменьшиться в размерах. Иные из низших позвоночных имели куда более грандиозную массу и габариты, чем те, что передались по наследству их более высокоорганизованным, ныне живущим потомкам, и подобным же образом развитию и прогрессу машин часто сопутствует уменьшение их размеров.
Возьмем, к примеру, часы; рассмотрим их дивное устройство; понаблюдаем за хитроумной игрой миниатюрных деталей — а ведь это маленькое создание есть лишь продукт развития громоздких часовых механизмов, им предшествовавших, и в сравнении с предшественниками работают они ничуть не хуже. Придет день, когда те часы, что и в наше время остаются, как и прежде, громоздкими, — напольные и настенные — выйдут из употребления, вытесненные получившими широкое распространение маленькими часами — карманными и наручными; о больших часах можно будет сказать, что они вымерли, как ихтиозавры, тогда как часы, чьи размеры в течение ряда лет имеют тенденцию к неуклонному уменьшению, останутся единственным существующим видом вымершей расы.
Ни одной из существующих машин я не боюсь; боюсь я необычайной быстроты, с какой они становятся чем-то, совершенно отличным от того, чем были только что. Ни один класс существ в прошлые времена не совершал такого стремительного рывка в развитии. Не надо ли бдительно следить за этим невиданным прогрессом и воспрепятствовать ему, пока мы еще в силах? А если так, не следует ли из числа машин, применяемых в настоящее время, выбрать и разрушить те, что дальше всех продвинулись по пути прогресса, хотя бы мы и допускали, что сами по себе они безвредны?
Сегодня машины воспринимают впечатления через посредство человеческих органов чувств: одна едущая машина окликает другую, подавая пронзительный сигнал тревоги, и та немедленно дает ей дорогу; но только благодаря ушам водителя голос одной воздействует на другую. Не будь водителя, окликаемая осталась бы глуха. Было время, когда должно было казаться совершенно невероятным, что машины научатся звуком сообщать о своих нуждах, хотя бы и прибегая к посредничеству человеческих ушей; так нельзя ли представить, что настанет день, когда потребность в этих ушах отпадет, и восприятие звука будет обеспечено чувствительными элементами конструкции самой машины? И когда язык машин пройдет путь развития от крика, подобного крикам животных, до речи, такой же сложной, как наша?
Возможно, к тому времени дети научатся дифференцировать и интегрировать — как сейчас учатся говорить у матерей и нянек — или, не успев родиться, уже смогут разговаривать на гипотетическом языке и применять правило трех сумм; но всё это совершенно невероятно; мы не можем рассчитывать на столь значительный прогресс в развитии человеческих интеллектуальных и физических способностей, чтобы его можно было на равных противопоставить грандиозному прогрессу, какой судьба, скорей всего, готовит машинам. Кое-кто скажет, что человеческого морального влияния будет довольно, чтобы управлять ими; однако не думаю, что, всецело полагаясь на моральное чувство машины, можно считать себя в безопасности.
Вдруг величие машин в том и заключается, что они обходятся без этого хваленого дара — без языка? „Молчание, — сказано у одного писателя, — та из наших добродетелей, благодаря которой ближние согласны нас терпеть“.