Она ни в чем не возражала, не сделала ни знака, ни намека, которые говорили бы о ее сомнениях или колебаниях. Она сделает всё, что я скажу, и придет в любую минуту, как только у меня всё будет готово; в ответ я предложил ей каждый вечер посылать горничную для встречи со мной, а самой сделать вид, будто она всем довольна, — и чтобы на лице у нее всегда было самое сияющее и радостное выражение, какое она сможет изобразить: пусть отец, мать и Зулора думают, что она меня забыла, — и при этом быть готовой сразу по получении весточки прийти в мастерские королевы и спрятаться среди балласта, под пледами в корзине воздушного шара; на этом мы расстались.
Я спешил с приготовлениями, как мог, ибо боялся, что пойдет дождь, а также как бы король ненароком не передумал; но на дворе по-прежнему стояла сушь, и на следующей неделе королевские мастера закончили сооружать шар и гондолу, а вместе с тем и газ можно было пустить внутрь шара в любой момент. Настал день, когда всё для полета было готово, и мне предстояло на следующее утро совершить подъем. В качестве особого условия я оговорил, чтобы мне было позволено взять с собой множество пледов и одеял для защиты от холода в верхних слоях атмосферы, а также 10–12 мешков с балластом.
Я располагал деньгами в размере квартального пенсиона; часть я вручил горничной Аровены, а часть отдал в порядке подкупа бригадиру мастеров королевы — хотя тот, думаю, оказал бы мне содействие и без взятки. Он помог мне спрятать провиант и вино в мешках для балласта, а в утро полета позаботился услать других мастеров подальше, пока я усаживал Аровену в корзину. Она пришла на рассвете, закутанная с головой, одетая в платье, взятое у горничной. Дома считали, что она отправилась на ранний концерт в один из Музыкальных банков; она сказала, что до завтрака ее не хватятся, но затем ее исчезновение будет обнаружено. Я расположил балласт вокруг нее, так чтобы, если она уляжется на дне корзины, он полностью ее скрывал, и укрыл ее одеялами. Хотя оставалось еще несколько часов до времени, назначенного для подъема, я не мог позволить себе отлучиться из корзины ни на минуту, а потому в ней засел и наблюдал, как шар наполняется газом. Багажа у меня не было, если не считать провизии, спрятанной в мешках с балластом, книг по мифологии и трактата о машинах, да моих рукописей — дневников и переводов.
Я сидел спокойно, дожидаясь назначенного для отправления часа — впрочем, спокоен я был лишь наружно, душу мою терзал смертельный страх, как бы отсутствие Аровены не обнаружили прежде, чем прибудут король и королева, пожелавшие быть свидетелями полета. До их прибытия оставалось еще два часа, а за это время могло сто раз случиться что-нибудь, отчего вся затея пойдет прахом.
Шар наконец был полон; трубку для подачи газа убрали, предварительно исключив всякую возможность утечки. Запуску шара не препятствовало ничто, кроме рук и веса тех, кто удерживал его веревками. Я напрягал глаза, высматривая, не едут ли король с королевой, но никаких признаков их приближения видно не было. Я поглядывал и в сторону имения г-на Носнибора — судя по всему, там еще не забеспокоились; правда, время завтрака еще не настало. Начала собираться толпа; в народе знали, что я в немилости у двора, однако ничего говорящего об утрате мною популярности среди публики я не заметил. Напротив, мне всячески выказывали приязнь, подбадривали меня, желали удачи и благополучного возвращения.
Я беседовал с оказавшимся в толпе знакомым джентльменом и рассказывал, что собираюсь сделать, представ перед богом воздуха (он же считал, что с моей стороны строить такие предположения — напрасный труд, поскольку — ничуть не сомневаюсь — он не верил ни в объективное существование бога воздуха как личности, ни в то, что я в это верю), когда заметил кучку людей, которая со всех ног неслась со стороны дома г-на Носнибора к королевским мастерским. Сердце замерло у меня в груди, и, понимая, что настал час, когда должно либо действовать, либо погибнуть, я диким голосом воззвал к тем, кто держал веревки (а их было порядка 30 человек), дабы они немедля выпустили их из рук, и стал жестами изображать, будто всем нам грозит опасность, и несчастье непременно случится, если они этого не сделают. Многие послушались; у остальных не хватило силы, чтобы удерживать веревки, и они поневоле тоже их выпустили. Шар резко пошел вверх, но чувство было такое, будто это земля полетела вниз и стремительно тонет в пространстве, вдруг разверзшемся у меня под ногами.