– Всех вместе?
– Троих младших. Виталик как раз в армию собирался, а Зойка последние годы в интернате доучивалась. Доучилась, да здесь так и осталась. Правда, живёт в городе. Говорит, комнату снимает. Врёт, наверное. Откуда у неё деньги на комнату?
Младшую сестру Алёна отлично помнила. Темноволосая девчушка, вечно плачущая, вытирающая нос маленьким кулачком. Они все плакали, каждый день, казалось, что без конца. Виталик тоже слёзы лил по каждому поводу, до тех пор, пока ему не исполнилось пять. После этого вдруг перестал, зато драться начал. На любого мог наскочить и приняться молотить кулачками, куда мог достать. По лицу, по плечам, взрослым доставалось по ногам. Мама из-за этого злилась, и мальчишку наказывала. У неё, вообще, был короткий разговор, если дело касалось детских капризов. А капризами в этом доме считалось даже чувство голода.
Алёна заглянула в соседнюю, узкую, как пенал комнату, которая считалась детской. В комнате было темно, пыльные шторы на окне были задёрнуты, а ещё платяной шкаф был развёрнут как-то странно, не стоял плотно к стене и загораживал половину окна. Из-за этого солнечный свет в комнату почти не попадал. Но Алёна всё равно разглядела двухъярусную кровать у стены, заваленную каким-то барахлом. Раньше кровати не было, они все втроём спали на разложенном диване. Похоже, сейчас он и стоит в большой комнате. Да и запах в квартире стоял тяжёлый, смрадный. Даже распахнутое настежь окно не помогало прогнать вонь.
Алёна вернулась в комнату, снова посмотрела на фотографию бабушки и деда. Она их совсем не помнила, хотя, та же тётя Маша очень давно говорила ей, что бабушку она помнить должна. Та умерла, когда Алёне исполнилось шесть. Говорила, что она была доброй, и о внуках заботилась. А вот дед умер ещё до рождения Алёны.
– Я бы хотела забрать фотографию, – сказала она, обращаясь к тётке. – Можно?
Та плечами пожала.
– Конечно. Не думаю, что в милиции возражать станут.
– С чего им возражать?
– Ну, тут же место преступления, – туманно и многозначительно проговорила тётя Маша. – Улики нельзя забирать.
Ясно, сериалы делают своё дело.
Не успела тётя Маша договорить, как сами правоохранительные органы и пожаловали. Открыли дверь без стука и звонка, и вошли в квартиру. Двое молодых мужчин в штатском и девушка в форме, с папкой в руках. Родственница протиснулась мимо Алёны, поспешила им навстречу, и затараторила:
– Вот, дочка Томкина приехала, старшая. Я ей вчера позвонила, и она приехала.
На Алёну уставились все трое, в некотором сомнении. После чего принялись вопросы задавать, не забыв попросить представиться, а ещё лучше, предъявить удостоверение личности. Алёна без пререканий передала им свой паспорт, наблюдала, как девушка переписывает её личные данные.
– По делу что-нибудь знаете? – поинтересовался представитель закона, с румянцем во все свои пухлые щёки. На вид ему было не больше тридцати, но на окружающих он старался смотреть с превосходством, наверняка, считал себя опытным следователем.
Алёна лишь плечами пожала.
– Откуда?
– Может, мама вам что-то рассказывала? С кем она жила в последнее время? Соседи говорят, был у неё жилец. Или сожитель. Один и тот же ходил туда-сюда, последние месяца два-три.
– Ничего она мне не рассказывала, – отозвалась Алёна. – Я с матерью не виделась и не разговаривала почти двадцать лет. Знать ничего не знаю про её любовников и собутыльников.
– Двадцать лет, говорите, не виделись? Но сразу приехали?
Алёна вздохнула, совершенно не собираясь скрывать, что эти вопросы её тяготят. К тому же, её беспардонно разглядывали и оценивали, наверняка считая, что удачно маскируют свои взгляды профессионализмом.