Эйфория длилась недолго. Пару дней он упивался своим поступком, а потом с удивлением обнаружил, что ему стыдно. Перечитывать собственную статью не было никакого желания. От осознания, что он разрушил Тому карьеру, горели щеки. Он ведь не был плохим поваром, напротив, из такого дерьма делал конфетку! Это же талант, а Билл вот так…
А спустя несколько недель он понял, насколько ему не хватает Тома. Не хватает его нежных объятий, поцелуев. Не хватает неторопливых бесед и жарких споров перед телевизором. Не хватает совместных ужинов и завтраков. Придуманная им самим обида так застилала глаза, что он проворонил самое главное чувство, променяв его на месть.
От одиночества хотелось царапать стены и выть. Том был нужен ему, нужен гораздо сильнее, чем всё, что он сделал. Теперь, потеряв его, Билл понял это особенно ясно.
Пустота разливалась по телу, давила изнутри и выплескивалась через край. Он думал, что месть, поданная спустя такое время, продуманная, выверенная, принесет успокоение, но всё оказалось гораздо хуже. Оказалось, что никакой мести не надо было. Стоило отпустить ситуацию и жить дальше, делая вид, что ничего не случилось. Выставить Тома в ту же ночь, что притащил его к себе, открыв, сам того не понимая, свой персональный ящик Пандоры.
Каждый вечер, приходя домой, Билл часами слушал пронзительную тишину и проклинал себя за произошедшее.
Он сделал все так, как хотел уже давно. Ему снилось ночами, как он унижает Тома так же, как он сам унизил его. Он бредил этой местью, уверенный, что ненависть – это единственное чувство, которое осталось у него к Тому. Теперь же, воплотив свой глупый план в жизнь, Билл понимал, что хотелось-то совсем не того!
Как же он просчитался! Всё было напрасно…
А, может… Билл вскочил с дивана, рванул в сторону двери. Нет, не стоит. Такое не прощают. Сам он так и не смог… Но, с другой стороны…
Нет, он уже упустил целый год из-за собственной глупости, больше такого себе не позволит! Надо съездить к Тому, попытаться объясниться, он выслушает, обязательно выслушает.
Его продолжала бить мелкая дрожь, а из зеркала на парня смотрело серое лицо с огромными, немного безумными глазами. Скулы будто заострились, а губы словно стер нерадивый художник.
- Гори оно все, - махнул он рукой и выбежал из квартиры.
Еще ведь не слишком поздно?
Он решил не ждать лифт и полетел по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. На втором этаже Билл был снесен небольшим ураганом.
- Смотри, куда прешь! – вызверился он, поднимаясь и отряхиваясь.
Подняв взгляд, Билл едва снова не упал. Прямо напротив него стоял насупленный Том.
- Ты мне морду пришел бить? – уточнил Билл, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Потому что я бы себе рожу набил.
- Я хотел, - ответил Том неожиданно мягко. – Но недолго. Я не могу на тебя злиться, Билл. Мы просрали целый год… Я просрал, всё произошедшее – следствие того моего косяка. Я не могу, не имею права на тебя злиться.
- Я тебе жизнь испортил, - Билл почувствовал, как кривятся губы. – Мне так жаль, я такой придурок…
- Билл, скажи, пока мы были не вместе, ты обо мне вспоминал? – перебил его Каулитц.
- Нет,- твердо ответил парень.
Том поперхнулся: явно ожидал другого ответа.
- Чего мне вспоминать кого-то, кого я ни на день не забывал? – продолжил Билл, пряча взгляд. – Ни на минуту, Том. Я так ненавидел тебя!
- А сейчас? – тихо спросил Каулитц.
Билл не ответил, лишь обхватил себя за плечи руками, сжался. Что он мог ответить? Как он мог дать единственно правдивый ответ, когда несколько недель назад сломал Тому жизнь? Сам он после такого не хотел слушать буквально ничего.
Том вздохнул, верно истолковав его молчание, преодолел расстояние между ними и крепко обнял его, сильно прижав к себе. Эти объятия говорили так много! «Я никому тебя не отдам», «Я люблю тебя», «Я очень хочу быть с тобой», «Я тебя простил»… Билл шумно выдохнул, уперевшись лбом Тому в грудь, и спросил:
- Можно, я перееду к тебе? Живу в каком-то медвежьем углу.
Том тихо, бархатисто рассмеялся, и его смех отдался теплым эхом у Билла в сердце.