Только этого не хватало – чтобы меня уличили в обмане перед толпой копов. Уверенность начинает меня покидать. Нужно срочно что-то предпринять.
Я бормочу себе в колени:
– Больше всего хочу вернуться домой.
– Я знаю. Осталось недолго, – говорит он утешающим голосом, словно гладит по голове. – Понравилось? – кивает на пустую коробку из-под лапши.
– Очень вкусно. Вообще, все очень милы со мной, – отвечаю я, продолжая разыгрывать робкую жертву.
Он открывает желтую папку. Это дело Ребекки Винтер. Пришло время допроса. Мои глаза сканируют первую страницу.
– Назови свое имя.
– Ребекка. – Я опускаю глаза.
– И где же ты была все это время, Ребекка? – спрашивает он, наклоняясь, чтобы расслышать ответ.
– Я не знаю, – шепчу я. – Мне было очень страшно.
– Там был кто-то еще? С тобой?
– Нет. Только я.
Он наклоняется ближе, пока его лицо не оказывается в нескольких сантиметрах от моего.
– Вы спасли меня, – говорю я, глядя ему прямо в глаза. – Спасибо.
Я вижу, как его плечи расправляются. Канберра в каких-то трех часах езды. Мне просто нужно чуть поднажать. Сейчас, когда почувствовал себя важной птицей, он не сможет сказать нет. Это мой единственный шанс выбраться отсюда.
– Пожалуйста, отпустите меня домой?
– Нам действительно нужно допросить тебя и отвезти в больницу для осмотра. Это важно.
– Мы можем сделать это в Канберре?
Я начинаю плакать. Мужчины ненавидят, когда женщины плачут. Они почему-то чувствуют себя неловко.
– Скоро тебя отвезут в Канберру, но сначала нам нужно соблюсти процедуру, хорошо?
– Но вы ведь босс здесь, верно? Если вы скажете, что я могу идти, они должны послушаться вас. Я просто хочу увидеть свою маму.
– Ладно, – отвечает он, поднимаясь со стула. – Не плачь. Посмотрим, что я могу сделать.
Он возвращается и сообщает, что все уладил. Меня отвезут в Канберру те двое полицейских, а потом мною займется следователь, который вел дело Ребекки Винтер. Я киваю и улыбаюсь, глядя на него, как на своего нового героя.
Я никогда не доберусь до Канберры. С аэропортом было бы проще, но я уверена, что все равно смогу как-нибудь от них улизнуть. Теперь, когда они считают меня жертвой, это будет не сложно.
Когда мы выходим из кабинета для допроса, все поворачиваются, чтобы взглянуть на меня. Одна женщина прижимает телефонную трубку к уху.
– Она здесь. Я сейчас спрошу. – Она прикладывает трубку к груди и смотрит на следователя. – Это миссис Винтер – мы наконец-то связались с ней. Она хочет поговорить с Ребеккой. Можно?
– Конечно, – отвечает следователь, улыбаясь мне.
Женщина протягивает мне трубку. Я оглядываюсь по сторонам. Все склонили голову, но я знаю, что они слушают. Я беру телефон и прикладываю к уху.
– Алло?
– Бекки, это ты?
Я открываю рот – нужно что-то сказать, но я не знаю что. Она продолжает:
– О, милая, слава богу. Поверить не могу. С тобой все хорошо? Они говорят, что ты цела и невредима, но я не верю. Я так тебя люблю. Ты в порядке?
– Со мной все хорошо.
– Оставайся на месте. Мы с отцом заберем тебя.
Черт.
– Мы как раз выезжаем, – почти шепчу я. Не хочу, чтобы она заметила, что у меня чужой голос.
– Нет, пожалуйста, никуда не уходи. Оставайся там, где ты в безопасности.
– Так я быстрее доберусь. Все уже улажено.
Я слышу, как она сглатывает, тяжело и громко.
– Мы доберемся очень быстро. – Ее голос звучит сдавленно.
– Мне нужно идти, – говорю я. Потом, глядя на все эти навостренные уши, добавляю: – Пока, мам.
Я возвращаю телефон и слышу, как она всхлипывает.
Последний отблеск солнечных лучей погас, и небо стало тускло-серого цвета. Мы едем около часа, и разговор иссяк. Я чувствую, что у копов язык чешется спросить, где я находилась все это время, но они сдерживаются.
И это настоящее везенье, потому что они наверняка лучше меня представляют, где Ребекка Винтер могла провести последнее десятилетие.
По радио тихо мурлычет Пол Келли. Капли дождя стучат по крыше автомобиля и скатываются по оконным стеклам. Меня клонит в сон.
– Может, включить печку? – спрашивает Томсон, оглядывая мою куртку.
– Я в порядке, – отвечаю я.
Дело в том, что я не могу снять куртку, хотя мне становится жарко. У меня родимое пятно чуть ниже локтя. Кофейного цвета, размером с монету в двадцать центов. В детстве я его ненавидела. Моя мама всегда говорила, что так выглядит след от поцелуя ангела. Это одно из моих немногих воспоминаний о ней. Взрослея, я даже начала любить его, может, потому, что оно напоминало мне о ней, а может, потому, что было частью меня. Но пятно не было частью Бек. Сомневаюсь, что кто-то из этих идиотов настолько внимательно просмотрел документы по делу пропавшей девушки, чтобы заметить нет в пункте родимые пятна, но рисковать не стоило.