Кажется, собрались все.
Дагиров посмотрел на часы, кашлянул и наконец движением руки остановил собеседника.
— Вот что, уважаемый товарищ. Вы говорите уже более получаса, высыпали за это время целый ворох утверждений и ни одного доказательства. Так не пойдет. Я понял, что вы требуете самостоятельную лабораторию, сотрудников, сотни подопытных животных. Это несерьезно. Даю вам десяток собак, тридцать крыс и три месяца сроку. И если вы опять не сможете представить Ученому совету ничего, кроме громких слов и пустых обид, пеняйте на себя…
Когда младший научный сотрудник вышел, Дагиров окинул взглядом свое войско. «Ну-с, дорогие мои сподвижники, — думал он, — интересно, как вы отнесетесь к столь неожиданной новости, которая может поломать все ваши планы». Он открыл уже было рот и вдруг осекся: «Постойте, а почему, собственно, надо сразу выкладывать, что нам навязывают реорганизацию института и надо отбиваться всеми силами? Ведь официальных сведений еще не поступило. Так можно не только дров наломать, но и попасть в когорту вояк с ветряными мельницами. Может быть, повернуть медаль позолоченной стороной? Устроить небольшой брэйн-шторминг?»
Он молчал, молчание затягивалось, но никто не решался его нарушить. Щеголеватый Капустин деликатно позевывал в ладошку. Коньков сидел неподвижно с видом человека, не ожидающего ничего хорошего. Воронцов вертелся на стуле, как школьник в конце урока. Надменный Тимонин, словно показывая, что ему все позволено, лениво перелистывал бумаги на столе Дагирова.
— Так вот, — сказал Дагиров, словно очнувшись, и подкрепил свои слова легким ударом ладони по столу. — Я оторвал вас от дел, конечно, важных и срочных, чтобы… помечтать. Да, да, помечтать о будущем. Пока не поздно. Строительство главного корпуса близится к концу, большинство лабораторий сформировано, завтра, когда все уложится в жесткие рамки, строить планы будет поздно, их придется выполнять. Вот и давайте сделаем все по-умному, чтобы потом не стыдиться собственной ограниченности. Недавно один таксист спросил меня: «А не скучно вам всю жизнь заниматься только руками и ногами? Человек-то ведь во-он какой!» Может быть, его устами глаголет истина? Институт у нас не маленький, первой категории. Возможности большие. Может быть, не стоит замыкаться в узком кругу аппаратных методов, а развернуться пошире? Ну, допустим, преобразоваться в институт скорой помощи. Какое поле деятельности, а? Весь человек от макушки до пяток.
Он на миг умолк. Эффект был близок к ожидаемому. Переполненный возмущением, Коньков сердито отдувался. Медведева в раздумье морщила брови. Воронцов ничего не понял. Тимонин был явно заинтригован. Губы Матвея Анатольевича скривились в легкой улыбке: очередная, мол, причуда шефа.
— Не спешите возражать, — продолжал Дагиров. — Подумайте, взвесьте все «за» и «против». Идея заманчивая, но рубить из-за нее курицу, которая еще способна нести золотые яйца, мы не будем. Поэтому, если вы сочтете, что разрабатываемые нами проблемы не менее важны, чем организация неотложной хирургической помощи, что ж, придется от этой идеи отказаться. Но и в том и в другом случае прошу представить мне обоснования с самой широкой перспективой. Лет так на десять — пятнадцать. Чтобы, как говорит моя дочь, и козе было понятно, чем мы будем заниматься. Не стесняйтесь, фантазируйте, разумеется, обоснованно и, главное, облеките свои мысли в письменную форму. Все, товарищи, вы свободны.
…Обычно, выходя от Дагирова, они еще долго спорили в коридоре. На этот раз разошлись тихо, не сказав друг другу ни слова.
Вечно шефа заносит в сторону. Интересно, в котором часу ночи эта идея взбрела ему в голову? Нет, чтобы задушить ее в самом зародыше, так он взбудоражит весь институт, полтора месяца будем изводить бумагу. Вот напасть: то срочная организация теоретических лабораторий, теперь скорая помощь. И все пиши, пиши…
Давно пора посмотреть больных и начать оперировать, а то опять до вечера не выберешься из института, и над диссертацией придется сидеть ночью, сидеть фактически без толку, потому что мысли будут, как резиновые, отскакивать одна от другой. Дагиров — тот привык спать часа три-четыре в сутки и думает, что так могут и должны жить все его сотрудники.
И все-то он спешит, спешит. Набирает людей. Теоретики ему, видишь ли, нужны, марка института. Третья категория, вторая, первая — какая разница? Разве людям, которых мы лечим, будет от этого лучше? Разве раньше мы хуже работали? В больнице и потом, в филиале НИИ?