Сабина с улыбкой вслушивалась в эти знакомые с детства пререкания, сопровождавшие каждый выход ее родителей в свет. Похоже, ничто не могло заставить их изменить своим привычкам и научить папу одеваться без спешки, а маму – хотя бы иногда, для разнообразия, не опаздывать.
Но вот на пороге спальни появилась Елена Александровна, и Сабина в который раз подумала о том, какая все-таки потрясающе красивая женщина ее мама. Искусная укладка была чуть более праздничной, чем обычно, а по-вечернему яркий, но сдержанный макияж делал и без того выразительные черты ее лица еще более прекрасными. Платье оттенка электрик мягко облегало женственные формы, а туфли из металлизированной кожи и серебристый клатч дополняли образ – нарядный и строгий одновременно.
– Мама, ты в курсе, что ты у меня самая красивая? – Сабина от всего сердца выдала маме комплимент.
– Спасибо, дочь, ты сегодня сама любезность, – улыбнувшись, мама подмигнула Сабине и обратилась к уставшему от ожидания супругу: – Ну что, идем?
– Не знаю, уже как-то не хочется, – усмехнувшись, папа шагнул к двери и распахнул ее перед своей красавицей-женой.
– И я все-таки надеюсь, что ты у нас девушка благоразумная, глупостей не наделаешь, – мама все же высказала свои опасения дочери, обернувшись на пороге.
– Мам, ну какие глупости? Я же буду дома.
– О чем это вы? Какие глупости? – судя по реакции, папа действительно не знал, о чем говорят его женщины.
– Да это мы так, о своем, о девичьем, – взяв мужа под руку, Елена Александровна задержала на дочери встревоженный взгляд.
Сабина поняла, что мама уходит с тяжелым сердцем, но ничего не могла с этим поделать: она приняла решение и ни при каких обстоятельствах не собиралась от него отступать.
Как только за родителями закрылась входная дверь, Сабина стремглав кинулась в ванную принимать душ, пытаясь не паниковать раньше времени и вообще, по возможности, не думать о том, куда и зачем она едет, но, как бы ни старалась она абстрагироваться от своей затеи, ее все равно потряхивала отвратительная нервная дрожь, из-за которой она несколько раз ударила себя феном по голове и пару раз перекрашивала криво подведенные дрожащим карандашом глаза.
И все же, героически преодолев все трудности, она умудрилась сделать приличную укладку и даже довольно ровный макияж с эффектно подчеркнутыми глазами и едва тронутыми телесного цвета помадой губами. Вызвав такси (в таком состоянии она побоялась садиться за руль), она побежала гладить платье и одеваться, и вскоре ей оставалось только найти мамины украшения, которые она решила позаимствовать на этот вечер. К счастью, шкатулка с драгоценностями хранилась на прежнем месте и нужный ей комплект тоже был там. Едва она вдела в уши сережки и натянула кольцо, как в коридоре зазвонил телефон – осипший женский голос сообщил, что такси подъехало, и Сабина ринулась обуваться, в спешке позабыв спрятать шкатулку обратно в шкаф.
Через пару минут, бросив на себя в зеркало оценивающий взгляд и оставшись удовлетворенной результатом, она схватила свою крохотную вечернюю сумочку, в которую едва поместились пудра, помада, ключи от квартиры и немного денег, и бегом выскочила из дома, досадуя на то, что не смогла затолкать туда еще и телефон, но в таких случаях всегда приходится чем-то жертвовать, а принести в жертву пудреницу она сегодня никак не могла. И кто только придумал эти дурацкие маленькие сумки? Почему нельзя пойти на свадьбу с большой, вместительной авоськой?
Возле цветочного базара на Калинина – Коммунистическом было, как обычно в конце недели, яблоку негде упасть.
Здесь следует сделать отступление, пояснив, что, во-первых, базарчик в наши дни был безжалостно снесен, а во-вторых, вышеприведенные географические ориентиры уже не соответствовали действительности, поскольку на момент повествования эти улица и проспект носили имена совсем других героев – Кабанбай-батыра и Абылай-хана, присвоенные им, как и большинству других улиц города, в девяностые годы прошлого столетия, на гребне волны тотальных преобразований и возрождения исторической памяти, охвативших страну после распада СССР и обретения Казахстаном независимости. Однако дело в том, что практически все коренные алмаатинцы, к числу которых относилась и Сабина, без злого умысла, но упрямо игнорировали именно этот аспект государственных нововведений, сравнительно благосклонно взирая на остальные трансформации, происходившие в стране. Они безболезненно принимали новые (или хорошо забытые старые) названия городов суверенного Казахстана, ничего не имея против того, чтобы Гурьев стал Атырау, Шевченко – Актау, а Целиноград – Акмолой (позднее – Астаной). Они ни минуты не возражали против приведения названий городов и населенных пунктов в соответствие с казахской транскрипцией, понемногу осваиваясь с тем, что Чимкент стал Шымкентом, Кокчетав – Кокшетау, а Семипалатинск – Семеем. Они смирились со сменой наименований областей республики, сел, поселков и даже районов Алма-Аты, но вот проспекты и улицы родного города продолжали упорно называть вышедшими из официального употребления, но такими привычными именами.