– Тут я с вами согласен…
– И я, возможно, все идеализирую, но, как мне кажется, для тенгрианского мировосприятия было характерно интуитивное следование «небесным законам» – принципам морали и нравственности, которые не претерпели значительных изменений с той поры. Насколько мне известно, у тюрков не было понятия греха, но это не означает, что им была неведома добродетель. Они считали себя Сынами Неба, поэтому превыше всего ценили свободу, справедливость, порядочность, широту души. Почитайте казахские эпосы – для любого батыра (степного рыцаря, если хотите) нет ничего важнее защиты родной земли. Он презирает трусость и предательство, а потере чести и достоинства, которые ставит выше собственной безопасности и материального благополучия, предпочитает смерть. Кроме того, казахи всегда почитали аруахов – духов предков, поэтому ответственность за свои поступки они несли не только перед Небом, но и перед дедами и прадедами, а это, согласитесь, не могло не накладывать отпечаток на их морально-нравственные устои.
– То есть такого понятия, как «воздаяние за грехи», у них не было, и они вели (ну или хотя бы старались вести) праведный образ жизни исключительно по своей доброй воле?
– Хороший вопрос, об этом я как-то не думала. Кажется, в детстве папа рассказывал, что Тенгри, желая покарать виновного за недостойные дела, поражал его ударом молнии, и, если она попадала в человека или дом, считалось, что те навлекли на себя гнев Тенгри. Но я сомневаюсь, что вероятность такой расплаты могла повлиять на свободолюбивого тюрка, заставив его жить праведно не по велению сердца, а лишь из страха перед неизбежным возмездием.
– И ада как такового у них тоже не было?
– В их мифологических воззрениях нижний, подземный мир понимался скорее как место обитания злых духов и демонов и не имел ничего общего с концепцией ада как места, где отбывают наказание неверующие и грешники. Вообще, мои предки имели весьма самобытное представление о мире, а их видение смерти… С современной точки зрения оно выглядит особенно нетривиальным. Вы что-нибудь слышали об Олжасе Сулейменове?
– Интересный поворот. Постойте, постойте… Если не ошибаюсь, это имя было на слуху в девяностые годы и было как-то связано с движением за прекращение ядерных испытаний и закрытие полигонов.
– Вы совершенно правы, хотя с движением «Невада – Семей» он не просто связан – он был его инициатором, но я сейчас не об этом. Сулейменов не только общественный деятель, прежде всего он писатель и поэт, а еще тюрколог и лингвист-исследователь (и один из любимых авторов моего отца). Так вот, он считал, что главное отличие тенгрианства от более поздних религий состоит в понимании бессмертия. Кочевники, последователи Тенгри, были неразрывно связаны с Природой, отождествляли себя с ней. И ощущали себя такой же неотъемлемой частью мироздания, как солнце и звезды, степи и горы, деревья и трава – как все вокруг. Они видели цикличность природных явлений – ежедневное «умирание» и «воскрешение» солнца, смену дня и ночи, смену времен года, сопоставляя их с периодами человеческой жизни – детством, юностью, зрелыми годами и старостью, и полагали, что человек, как и все остальное в мире, подвластен природным циклам. Они знали, что каждый год растения умирают зимой и оживают с приходом весны, замечали, как многие степные животные прячутся на зиму в норах, а весной опять возвращаются к жизни. И воспринимали смерть как длительный сон, анабиоз, после которого умерший, а точнее, уснувший человек обязательно проснется. Поэтому в могилу, его подземную нору, они помещали еду, оружие, личные вещи – все, что могло бы понадобиться ему в новой жизни.
– Но позвольте, к чему вы клоните? Эта картина мира поросла мхом не одного тысячелетия.
– Пожалуйста, не думайте, что я настолько сумасшедшая и экзальтированная особа, что отношусь к этому всерьез.
– Тогда чем же вас привлекает эта концепция?