Однако отступать было поздно: они уже были на месте, и Дэниэл, припарковавшись на стоянке, заглушил двигатель, оставив включенными фары. Кругом по-прежнему была кромешная тьма и тишина, и Сабина предпочла бы вообще не покидать уютный салон, но ее спутник, выйдя первым, уже подавал ей руку, открыв дверь с ее стороны. Тяжело вздохнув, она натянула на ноги босоножки и, поплотнее закутавшись в его куртку, вышла из машины.
– Прогуляемся? – судя по голосу, он совсем не устал, и она поняла, что конец ее мучениям не близок.
– Да, можно, – она считала себя обязанной этому человеку и не хотела капризничать, и все же ее силы таяли буквально на глазах.
Они отошли от стоянки совсем недалеко, но уже через несколько метров стало очевидно, что идти дальше она просто не в состоянии. Дэниэл, заметив, с каким трудом она передвигает ноги, предложил присесть на площадке пустого кафе, на что она с радостью согласилась. Сидеть на твердой скамейке за деревянным столом было неудобно и холодно, но так она, по крайней мере, не терзала ступни прогулками по бездорожью.
– Так это и есть знаменитый Чимбулак? – Дэниэл озирался, тщетно стараясь разглядеть хоть что-то во мраке, разрываемом только светом фар его машины.
– Честно говоря, мы выбрали не самое удачное время для его посещения: днем здесь гораздо веселее, особенно зимой.
– Уверен, что так и есть, только вот днем вы не увидите такого неба, – он с улыбкой поднял глаза вверх, и Сабина, следуя по направлению его взгляда, тоже запрокинула голову и обомлела: иссиня-черный купол небосвода был усыпан таким количеством необычайно ярких, сверкающих звезд, что их отблеск сливался в прозрачные, невесомые облака, искрящейся вуалью обволакивавшие высь до самого горизонта. Мерцая призрачным светом, эта дымка завораживала и манила, и особенно притягивала взгляд туманно-серебристая полоса Млечного Пути, по диагонали пересекающая небо.
Не в силах оторваться от этого захватывающего дух зрелища, Сабина долго молчала, а потом вдруг спросила:
– А вам не хочется плакать, когда вы смотрите на звезды? – Она понимала, что более нелепую картину, чем Дэниэл Рэндон, плачущий при виде ночного неба, сложно себе представить, но все равно зачем-то задала этот вопрос.
– Вообще-то нет, а почему плакать?
– Потому что иногда, когда я смотрю на них – такие далекие и прекрасные, мне становится так жалко себя… Я чувствую себя такой микроскопической, такой ничтожной в сравнении с их вечной красотой и величием.
– Что ж, это применимо к каждому из нас – все мы лишь песчинки мироздания. Но откуда столько горечи? У вас что-то произошло? – Он помолчал немного, а потом добавил: – Не хотите рассказать?
И ей вдруг действительно захотелось с кем-то поделиться своим несчастьем, так почему бы не с ним? Похоже, он смог бы ее понять, ведь, несмотря на ее отношение к этому человеку, сейчас рядом с ним ей было спокойно и легко. И, собравшись с духом, она выложила ему все без утайки – про Армана, про его свадьбу, про свою поруганную любовь и предательство близких друзей. Он слушал, не перебивая, а она все говорила и говорила. Впервые в жизни она открывалась малознакомому человеку, не думая при этом, что делает что-то не так. Слезы текли по щекам не переставая, она размазывала их по лицу и растирала ладонью горло, потому что сжимавший его спазм мешал говорить. Наконец через какое-то время поток ее красноречия иссяк и она почувствовала себя смертельно уставшей и опустошенной.
– В общем, с сегодняшнего дня я больше никому и ничему не верю – ни людям, ни звездам.
– Послушайте, один негодяй и одна неудача – не повод разочаровываться в жизни.
– В том-то и дело, что не один, целая толпа – друзья, подруги. Зачем они так со мной? Что я им сделала?
– Ничего. Возможно, ваша вина только в том, что вы умнее или образованнее кого-то. Или чуть более успешны. Или красивы. Люди редко могут простить кому-либо такой грех. А с другой стороны, что, если они за вас переживали и боялись причинить вам боль? Кто мог предвидеть, как вы себя поведете, узнав об этом? А вдруг наложите на себя руки? И кто тогда будет виноват?