Пруденс нехотя присела, приветствуя его.
– Доктор Барроу! Какой приятный сюрприз. – Она строго взглянула на мать, но та, хотя и покраснела, смотрела на нее с самым невинным видом.
– Миссис Тистлуэйт, – сказал доктор, нервно глотая воздух, – я очень рад видеть вас. Я пришел, чтобы спросить... чтобы узнать... – Он в панике взглянул на мать.
– Пруденс, – излишне бодрым голосом сказала мать, – доктор Барроу хотел спросить, не захочешь ли ты прокатиться в его новом экипаже.
Пруденс меньше всего хотелось кататься в экипаже с мужчиной, который двух слов связать не может, не покраснев при этом. Хотя доктор был очень добрым и внимательным человеком, не было между ними той глубокой духовной связи, которая существовала у нее с Филиппом.
Филипп. Она до сих пор тосковала по своему мужу, хотя он умер три года назад. Конечно, уже не так сильно, как в самом начале, когда ей казалось, что она никогда в жизни больше не улыбнется. Она, конечно, стала улыбаться. Но для этого потребовалось время. Долгое время. Однако теперь она могла не только вспоминать Филиппа, но и радоваться времени, проведенному вместе с ним.
Они стали встречаться и поженились в течение шести сумасшедших месяцев, когда ей едва исполнилось восемнадцать лет. Филипп был совсем немного старше ее. Они практически росли вместе. Возможно, именно это составляло часть их дружбы, их любви. Как бы то ни было, а ей не хватало их близости, той чистой радости, когда ты смотришь на человека, сидящего напротив тебя за завтраком, и понимаешь, что это именно то место, где тебе следует быть.
Указав жестом на поднос с чаем, стоявший у камина, мать сказала:
– Ты вернулась как раз вовремя, Пруденс. Миссис Филдингс только что приготовила чай.
Миссис Филдингс, их экономка, была суровой, мрачной особой, но непревзойденной мастерицей готовить пирожные, целое блюдо которых и сейчас красовалось на подносе.
Пруденс улыбнулась.
– Чай сейчас – именно то, что надо. Я проголодалась. – Она взглянула на доктора: – Вы останетесь?
Он покраснел еще сильнее, бросил беспомощный взгляд на ее мать, потом посмотрел на Пруденс.
– Я... мне уже пора идти.
Интересно, подумала Пруденс, есть ли у капитана человек, в присутствии которого он бы краснел? Она попыталась представить себе его заикающимся от смущения, но не смогла. Откровенно говоря, она даже вежливым его не могла представить.
Не человек, а какое-то чудовище. Взять хотя бы его габариты: он возвышается над всеми, у него такие мощные плечи, что он, кажется, мог бы без труда взвалить на них корабль, а не только им командовать. Его профессия сказывалась в каждом отрывисто отданном приказании, в каждой фразе.
Но больше всего ее возмущало то, что ему, кажется, все действительно было безразлично. Ей вспомнилось, как она впервые пришла к нему в огород, и как он окинул ее взглядом с головы до ног, причем взгляд его самым возмутительным образом задерживался на разных местах ее тела. Ей стало не по себе при этой мысли, а по коже побежали мурашки, как будто он к ней прикоснулся.
– Гм-м, миссис Тистлуэйт, позвольте сказать, что вы великолепно выглядите сегодня.
Обычно Пруденс находила неуклюжие пресные комплименты доктора весьма нудными, но, проведя двадцать минут в компании такого неотесанного мужлана, как капитан, она даже к высказываниям доктора отнеслась благосклонно.
– Вы слишком добры! Надеюсь, вы останетесь на чашку чаю, ведь на воздухе сейчас так холодно.
Он с явным сожалением взглянул на часы, украшавшие комнатную полку, и покачал головой.
– Я хотел бы остаться, но... пациенты, видите ли.
Мать продолжала настаивать:
– Я думаю, они вас поймут, если вы задержитесь, чтобы выпить чашечку чаю.
– Может быть, в следующий раз. – Он поклонился Пруденс, бросив на нее умоляющий взгляд.
Она немедленно улыбнулась:
– Конечно, вы должны идти. Возможно, в следующий раз вы сумеете задержаться подольше.
Он радостно улыбнулся.
– С большим удовольствием. – Он поклонился обеим женщинам. Пруденс присела в реверансе, а взгляд ее уже скользнул в сторону подноса с чаем.
Как только за доктором закрылась дверь, Пруденс сразу же оказалась возле сервировочного стола.
– Миссис Филдингс снова превзошла самое себя. – Она перенесла поднос на столик рядом с кушеткой и налила две чашки чаю. – Интересно, зачем приходил доктор?
– Чего не знаю, того не знаю, – сказала мать, накладывая пирожные на две тарелочки и одну из них подавая Пруденс. – Могла хотя бы пригласить его отужинать с нами.
– Мне не хочется, чтобы доктор приходил ужинать, – сказала Пруденс, откусывая кусочек пирожного. – Он всегда так смущается, что с ним трудно поддерживать разговор.
– Он доктор. Это уже о многом говорит.
– Несомненно. Если, например, я объемся этими вкусными пирожными и почувствую себя плохо, то сразу же его позову.
– Не знаю, что с тобой делать, – вздохнула мать.
– Ничего. – Пруденс доела пирожное и вытерла руки о салфетку. – Я сама о себе позабочусь, спасибо.
– Оно и видно, – сказала мать, отхлебнув чаю. – Как прошел твой визит к капитану?
– Ужасно. Будь его воля, капитан вытолкал бы меня взашей.
Мать расстроилась:
– Плохо. Я-то надеялась... – Она сердито посмотрела на Пруденс: – Ты была с ним вежлива?
– Конечно! Зачем ты спрашиваешь?
– Иногда – заметь, я говорю «иногда» – ты позволяешь гневу возобладать над здравым смыслом.
– Мама!
– Извини, но это правда.
– Я была предельно вежлива. Это капитан демонстрировал свой злобный нрав. Он так плохо относится ко всем женщинам вообще, что желает даже, чтобы наши усилия по созданию учебного заведения закончились неудачей. Это ужасный, эгоистичный тип.
– Может быть, он был чем-то расстроен, – осторожно заметила мать. – Он ведь герой войны. Люси разговаривала с одним из его людей.
– Мама, тебе не следует сплетничать со служанками.
– Но она знает все о капитане! Как еще мы смогли бы узнать, что он герой войны?
– Мы до сих пор не знаем, правда ли, что он герой войны. А знаем лишь, что один из людей капитана сказал Люси, что его хозяин является героем войны. А это не совсем одно и то же.
Мать вздохнула:
– Ты еще слишком молода, чтобы быть такой уставшей от жизни.
– А ты достаточно стара, чтобы быть такой наивной. Хотя я должна признаться, что ты выглядишь не старше сорока. Я бы очень хотела выглядеть так молодо в твои годы.
Мать просияла, словно солнце выглянуло из-за туч.
– Ты действительно думаешь, что я выгляжу не старше сорока?
– Я начинаю думать, что доктор Барроу приходит к нам из-за тебя, а не из-за меня.
Мать хихикнула и принялась пить чай.
Пруденс доела второе пирожное. Покинув капитана, она была вне себя от гнева, но теперь, когда она сидела перед камином, держа в руках чашку горячего чая с большим количеством сахара и сливок, ее раздражение рассеялось, словно дым, подхваченный ветром.
Она с довольным видом огляделась вокруг. В гостиной было тепло и уютно. Шторы и обивка кушетки были приятного красного цвета. Цветные подушки и толстый обюссонский ковер, на котором стояли кресла вишневого дерева, добавляли комнате тепла и цвета.
– Филиппу понравилась бы эта комната, – произнесла она.
Мать сразу же всполошилась:
– Ох, Пруденс, извини меня. Что заставило тебя подумать о нем?
– Я всегда о нем думаю, – со вздохом сказала Пруденс.
– Я это знаю. – Мать потрепала ее по руке. – Но иногда, Пруденс, мне хочется, чтобы ты... Ладно, это не имеет значения.
– Что я слышу? Ты не хочешь, чтобы я помнила Филиппа?
– Это не так, дорогая. Но я хочу, чтобы ты нашла кого-то другого. Ты заслуживаешь счастья.
– Я счастлива. Очень. Если не считать этой проблемы с овцами.