Честно говоря, Дайм сам не очень понял, почему все же дошел до башни Рассвета, а не до собственной кровати. Возможно, потому, что на красной роже умертвия читалось злорадное нетерпение: ну же, светлый шер, проигнорируй приглашение моего ненавистного хозяина! Тебе не трудно, а мне приятно.
Чувствовать себя марионеткой немертвого полузурга Дайм хотел еще меньше, чем прямо сейчас что-то выяснять с Бастерхази. Наверное, поэтому он и оказался в башне Рассвета. И только шагая через порог гостиной, подумал: а ведь он здесь впервые. За все четырнадцать лет, что Бастерхази живет в Суарде, он впервые позвал Дайма к себе. И Дайму, как офицеру МБ, прежде всего следовало предположить, что это ловушка. Раньше предположить. До того, как он вообще сюда поперся.
А, к шисам лысым. Хватит с него на сегодня паранойи. И так скоро от собственной тени станет шарахаться.
Шарахаться от Бастерхази сегодня определенно не хотелось. Не потому, что темный шер выглядел таким же усталым, как и сам Дайм. И не потому, что видеть его не в привычном черном камзоле, застегнутом на все пуговицы, а в бархатном длинном халате поверх полурасстегнутой сорочки было очень странно. И не потому, что в его гостиной сумасшедше вкусно пахло печеными рябчиками и апельсинами. А потому что… а просто так! Назло всему.
«Это называется подростковый бунт, светлый шер, — тоном Светлейшего поставил себе диагноз Дайм. — Поздновато вы до него доросли».
Сам поставил — и сам послал. В болото.
— Мой светлый шер. — Бастерхази встал навстречу, сделал пару шагов и остановился, словно сам не мог решить: то ли поклониться согласно этикету, то ли подколоть согласно традиции. — Я уже не ожидал увидеть вас сегодня.
Кинув взгляд на монструозные напольные часы с тремя циферблатами, Дайм устало усмехнулся. Да уж, десять минут до полуночи — самое время ходить в гости…
…а эти часы надо будет как-нибудь исследовать, интереснейший артефакт… Потом, и не забыть бы…
— Не мог же я отказать вам в просьбе, мой темный шер.
— Это было бы невежливо, мой светлый шер.
Бастерхази едва заметно, словно неуверенно, улыбнулся и сделал к Дайму еще шаг, протянул руку. Наверное, он первый. А может быть, и Дайм. По крайней мере, через миг Дайм почувствовал прикосновение тьмы — горячим потоком вливающейся в его ладони из чужих ладоней.
Это было так хорошо, так правильно и необходимо, что Дайм испугался. Почти год он убеждал себя, что в Тавоссе и потом, в таверне под Суардом, ему показалось. Что странности с его даром — случайное совпадение, последствия грозовой аномалии, да что угодно, главное, Дайм отлично может без всего этого обойтись! Обойтись без Бастерхази, дери его…
Нет. Он может и сейчас. Обойтись. Разорвать контакт, обрубить поток невесть откуда берущейся силы, задавить к шисам лысым собственную потребность брать, нет, жадно поглощать эту сладкую отраву! Может!
И сделает.
— Вы говорили о важном деле, мой темный шер. — Голос подвел его, и вместо официальной холодности в нем прозвучала жажда. Искренняя, откровенная до неприличия жажда. — Рабочий день Магбезопасности…
— Давно окончен, — продолжил за него Бастерхази. Дайм всей кожей ощущал его тепло, пульсацию драконьей крови в его жилах и ответную жажду. — Я помню, мой светлый шер.
Глядя Дайму в глаза, Бастерхази улыбнулся. Без привычного сарказма или высокомерия, а неуверенно, словно опасаясь отказа.
Почему-то Дайму показалось невероятно важным именно это опасение. Неуверенность. Почти робость. Важным и неправильным, словно…
Словно это обман и подвох. Подвох и обман! Темный шер не может и не должен! Должен… подвох… ловушка?.. Наваждение?
Дайм не успел отступить — Бастерхази выпустил его руки первым, на полмгновения раньше, чем это сделал бы Дайм.
— Прошу вас, отужинайте со мной, светлый шер, — ровно сказал Бастерхази, и только на дне его глаз по-прежнему полыхала жажда.
Так глубоко, что Дайм позволил себе списать алые всполохи на отблески каминного пламени.
И вообще хотя бы оглядеться по сторонам. Хорош полковник МБ, даже не оценил расположения входов-выходов и количества магических ловушек… которых не было.
Вот так просто — не было! В жилище темного шера! Камин, в котором потрескивали яблоневые поленья — был. Высокие окна, открытые настежь и пропускающие в гостиную ночную свежесть и пение цикад — тоже. И глубокие кресла, обитые лиловым бархатом, и писаные маслом химеры на стенах, и столик для шатранджа с неоконченной партией, и драгоценный шелковый ковер с затейливым рисунком, и пара десятков зловещих предметов вроде черепов со светящимися глазами или зазубренного черного ножа. Такие ножи Дайм и сам видел на ирсидском базаре — по утверждениям торговцев, ими резали светлых шеров во время Черного Бунта. Правда, ножей этих продавалось раз в сто больше, чем жило светлых шеров в то время, но это такие мелочи.