— Роне!.. Не… ах… — попробовала она возмутиться, когда он перевернул ее на спину, раздвинул коленом ее ноги и резко вошел.
Ее рот он закрыл ладонью, а сам уткнулся в спутанные черные волосы, так похожие… даже запах… и эти приглушенные стоны — так могла бы стонать под ним Шуалейда… Мертвый дери, как же хорошо!..
— Хорошо… — излившись в горячее, содрогающееся тело, Роне скатился с него и растянулся рядом, закинув руки за голову.
— Ты… ты Хиссов сын! Опять наставил мне синяков! — едва отдышавшись, напустилась на него Ристана.
Неубедительно. Совершенно неубедительно.
— Тебе идет. — Роне лениво щелкнул пальцами, и плотные шторы разошлись, впуская в спальню ее высочества полуденное солнце.
— Мерзавец! Мог бы хоть не на шее. — Ристана так же лениво потрогала цепочку алых отметин, спускающихся к ключице. — Научись уже лечить хотя бы такую мелочь. Боги, какая пошлость, синяки…
— Пошлость — это взять в любовники темного шера, моя Тайна. Но ты всегда можешь дать мне отставку и позвать в свою постель полковника Дюбрайна. Он вылечит твои синяки, прочитает поэму и утопит тебя в возвышенных чувствах.
Ристана лишь гневно сжала губы. От напоминания о своем поражении она бесилась и мечтала отомстить проклятому светлому предателю. Ее гнев, конечно же, ни в какое сравнение не шел с эмоциями Шуалейды или Дюбрайна, но хоть что-то, хоть что-то…
— Тайна, вызови горничную. Пусть подадут завтрак и много шамьета, — велел Роне, вскочил с постели и, не одеваясь, ушел в умывальню. На еще один всплеск гнева униженной таким обращением принцессы он только хмыкнул.
При взгляде на зеркало и свое в нем отражение мелькнула совершенно несвоевременная мысль: а не связаться ли с Дюбрайном? За последние полгода они не разговаривали ни разу, даже не переписывались. О том, где носит светлого шера, Роне узнавал исключительно из газет: то Сашмир, то северные границы, то Ледяные баронства. Как будто император и Конвент задались целью держать Дюбрайна как можно дальше от Валанты! Как он вообще собирается объясняться с Шуалейдой, драный светлый лжец?
Дурацкую мысль «хочу его видеть» Роне отогнал как совершенно неуместную. Они с Дюбрайном не любовники, чтобы обмениваться милыми записочками и рассказывать друг другу, как прошел очередной скучный день. Фе, какая пошлость.
Они даже не друзья. И Роне вовсе об этом не сожалеет! Дружба между темным и светлым — нонсенс.
Да. Нонсенс.
Приняв прохладный душ, чтобы отогнать дурацкие мысли и вернуть себе здоровую бодрость духа, Роне вернулся в спальню старшей принцессы. Разумеется, накинуть на себя хотя бы халат он и не подумал. Как был обнаженным, так и вышел. Фрейлины Ристаны давно уже не ахали и не смущались, встречая его в спальне патронессы в таком виде. Да и ему уже наскучило некогда веселое развлечение. Но привычка есть привычка.
Завтрак на двоих уже был сервирован, и по комнате плыл божественно прекрасный запах шамьета. А Ристана, которую причесывала одна из фрейлин, перебирала утренние газеты и нервничала.
— Не то, не то… О!.. — Выхватив один из желтых листков, Ристана прочитала заголовок, закаменела лицом и резко дернулась, едва не оставив в руках фрейлины прядь волос. — Пошла вон, дура криворукая!
Рявкнув на фрейлину, — та сбежала, спотыкаясь о собственные юбки, — Ристана обернулась к Роне, смерила его злым взглядом и опять уткнулась в газету. На несколько секунд, не больше. А потом смяла ее и бросила на пол.
— Хиссовы отродья! — прошипела она, запахнулась в пеньюар и потребовала: — Подай мне шамьет.
— Ты перепутала дни месяца, дорогая. Шампур ночует у тебя по четным. — Роне невозмутимо уселся в кресло перед накрытым столом и взял свою чашку. Понюхал. Отпил глоток. Довольно прижмурился. — Неплохо, неплохо. Этого повара можно и оставить.
— Хиссов сын, — привычно обозвала его Ристана и отвернулась.
Только после этого Роне поднял газету воздушным потоком и прочитал заголовок.
«Чудо воскрешения!»
Под заголовком красовалась цветная гравюра: прекрасная дева в белом (в которой с трудом, но угадывалась Шуалейда) воздевает руки над юношей, бледным и окровавленным, и от ее рук идет неземное сияние. Света сияние, разумеется.
Роне заинтересованно поднял бровь. Как интересно! Шуалейда из сумрачной заделалась светлой? Или газетчики прогибаются перед его императорским высочеством Люкресом, обеляя темноватый образ его будущей невесты?
Прихлебывая ароматный, терпкий и самую капельку горьковатый шамьет, Роне прочитал статью. К концу ее он едва сдерживал смех.