За пятнадцать месяцев, три недели и четыре дня, прошедшие с того момента, как она исчезла из жизни Мэтью, связывавшая их любовь не померкла, а только стала сильнее. Достаточно сильной, чтобы, наконец, перевесить долгие годы безупречного поведения и преодолеть слабость, не позволявшую подвергать сомнению жизнь, распланированную за нее. Когда Татьяна узнала, что ювелирные украшения, которые она как наследная принцесса Авалонии должна была носить и оберегать, были поддельными, а настоящие драгоценности давно утрачены, она сразу же ухватилась за это.
Если она вернет украшения, то выполнит обязательства перед своим титулом, своей семьей и своей страной. По крайней мере, так, как она их понимает. Разве какая-нибудь принцесса раньше совершала столь героический поступок? Успех придал бы ей смелости, и, может быть, она даже получила бы право потребовать, чтобы ей дали возможность жить своей собственной жизнью с мужчиной, которого она любит. При необходимости она даже готова отречься от титула. Как ей смогут помешать? В конце концов, что может быть важнее, чем возвращение на законное место легендарных “Небес Авалонии”, символа права ее семьи управлять страной и, более того, символа самого существования этой страны?
Возвращая драгоценности, она твердо намеревалась вернуть также и любовь Мэтью. Ни в том, ни в другом деле Татьяна даже не рассматривала возможность неудачи. У нее ведь уже есть что-то вроде плана, как разыскать драгоценности, не так ли? С таким же успехом она обязательно придумает способ завоевать сердце Мэтью. Учитывая его сегодняшние поступки, можно не сомневаться, что он уже желает ее. Наверное, с этого можно начать.
– Ты знаешь, насколько сильно смех возбуждает желание? – бездумно произнесла Татьяна.
– Догадываюсь, – мягко ответила Катерина.
– Конечно, как я могла забыть.
Брак Катерины был основан на взаимной любви. Когда ее муж скончался от быстрой и тяжелой болезни, сердце Катерины было разбито. Она стала официальной компаньонкой принцессы, когда обе женщины были еще в трауре. Татьяна помогала подруге преодолеть скорбь, и это смягчило ее собственную горечь – странное чувство с оттенком сожаления, что ее брак был таким нерадостным.
– Вы именно так намереваетесь околдовать его, чтобы снова пробраться в его чувства? – спросила Катерина. – Смехом?
– Может быть, не совсем в чувства. Но это вполне может стать первым шагом к тому, чтобы околдовать его и снова пробраться в его жизнь, – Татьяна адресовала подруге озорную улыбку. – И в его постель.
Глава 3
Эфраим Кадуоллендер откинулся в кресле за своим столом в новом офисе газеты «Кадуоллендерс Уикли Ворлд Мессенджер» и протяжно засвистел.
– Ну, и предложение.
– Действительно.
Одной рукой Мэтт покачивал бокал с великолепным виски, который Эфраим хранил у себя в столе, другой держал сигару. Виски был единственной истинной причудой издателя, которая высоко ценилась среди его друзей. Сигары были вкладом Мэтта в эту встречу.
– Ты собираешься принять её предложение?
Мэтт покрутил напиток у себя в стакане.
– Безусловно.
– Из-за денег, конечно же, – без тени сомнения в голосе сказал Эфраим.
– Старик, деньги – самая последняя причина в моем списке.
– Последняя? – Эфраим поднял бровь. – Я бы предположил, что первая.
– Некоторые аспекты этого дела существенно важнее денег, – медленно сказал Мэтт.
– Что может быть важнее денег?
– Для начала у неё на уме явно что-то ещё, кроме написания семейной истории. Её рассказ полная ерунда, и я ни на миг ей не верю.
– Извини, что указываю на очевидное, но какая разница?
– Большая разница.
В голове Мэтта роилась дюжина вопросов без ответов.
– Она не такая умная, как думает. Явно существует что-то, о чём она не считает нужным мне рассказать. Я хочу знать, что это.
Эфраим тяжело вздохнул.
– Я думал, что ты уже давно удовлетворил свой интерес к вынюхиванию секретов.
– Невозможно устать от вынюхивания секретов. Полагаю, это часть нашей натуры.
Мэтт ухмыльнулся.
– Кажется, я постоянно пытаюсь это делать. Ни одним способом, так другим. Раскрыть секреты физических законов и природу управления полётами, который сам по себе был секретом ещё полвека назад.
– Всё-таки я искренне считаю…
– А я уверен, – он наклонился, поймав взгляд Эфраима, – что бы её высочество ни задумала – это связано с моей семьёй.
– Твоей семьёй? – нахмурился Эфраим. – Семьей, с которой ты не общался больше десяти лет?
– Той самой. – Мэтт криво ухмыльнулся. – По-видимому, одна из леди, упомянутых в письме, благодаря которому Татьяна сделала мне это предложение, является членом моей семьи. Если быть более точным, моей бабушкой. Другая леди – одна из её давнишних подруг.
– Не понимаю, что тебе показалось в этом подозрительным. У твоей семьи большие связи. Я сам сверх подозрительный, это часть моей натуры, и всё-таки мне не кажется необычным тот факт, что всплыли имена твоей бабушки или её подруги.
– Подумай, Эфраим. Если Татьяна интересуется только описанием путешествий своей давно почившей родственницы, почему она просто не сказала о ее связи с моей семьёй?
– Она об этом не знает? – услужливо предположил Эфраим.
– Возможно. Действительно, это могло быть не более чем интригующим совпадением. Однако, она поощряла меня забыть о разногласиях с моей семьёй. – Мэтт пожал плечами. – Эта тема возникла в разговоре совершенно случайно и, может быть, ничего и не значит, но я ей не доверяю.
– Значит, ты будешь сопровождать её для защиты семейных интересов.
– Именно так.
– Но ты не особенно жалуешь свою семью.
– Тут ты не прав. Это моя семья не особо жалует меня.
– Это ты так думаешь, – многозначительно сказал Эфраим.
– Это я так думаю. – Мэтт задумчиво отхлебнул виски. – Однако бабушка всегда меня любила.
Это бабушка заменила ему мать, когда та умерла вскоре после рождения Мэтью. Это бабушка занимала его сторону в частых стычках с отцом, когда он стал старше. И это бабушка рыдала, когда отец добился его назначения во флот и отослал прочь.
– И я тоже любил её.
Только в последние годы с приходом мудрости, взращенной на опыте и расстоянии, он переосмыслил свою юность. Он и в самом деле был диким юнцом, намного более склонным к попаданию в неприятности и скандальному поведению, чем все три его старших брата вместе взятых. Теперь он видел то, чего не видел раньше – отцовское разочарование, когда тот столкнулся с бунтующим и неуправляемым ребёнком. Теперь он мог понять желание отца, чтобы будущее его сына сформировалось под влиянием чего-либо, кроме потакания капризам и излишествам. Только теперь он мог признать правоту и быть благодарным отцу за смелость отослать сына в свободное плавание, чтобы он мог найти свой путь и проверить себя на прочность. И, наконец-то, он мог принять ту любовь, которая потребовалась для того, чтобы сделать это.
Он узнал о смерти отца незадолго до окончания войны, ирония ситуации поразила его, и он отчаянно сожалел об этом. Когда, наконец Мэтт осознал, что он не может простить отца, потому что старик не сделал ничего такого, за что его следовало прощать, а просто сэкономил силы в превращении своего младшего сына в мужчину, которым они оба могли бы гордиться, было уже поздно. Это был долг, который он не мог отплатить.
По крайней мере, до сегодняшнего дня.
– К тому же, ты до сих пор не разговариваешь со своими братьями, – сказал Эфраим так, как будто это не имело никакого значения.
– Ты прекрасно знаешь, что не разговариваю. – Таким же небрежным тоном, как и друг, ответил Мэтт. – Так же как и они не разговаривают со мной.
– А ведь тебя так легко было найти после того, как ты оставил службу у Его Величества, отказавшись использовать свой титул и порхая из Англии во Францию и обратно, – с издевкой произнес Эфраим. – За последние три года у тебя даже не было постоянного адреса.
– Это бы не помогло. Жизнь аэронавта и всё такое. И к тому же я не порхал.