– В свободное от геройства время, – ответил Облому Несправедливость, – я работаю психотерапевтом. И я точно знаю, что такое не лечится.
Каждый стихотворный припадок Ашера всегда заканчивался одинаково. Окружающие забрасывали все свои предыдущие дела и начинали жалеть или глумиться. Глумиться или жалеть, третьего было не дано.
– И что делать? – спросил Облом.
– Думаешь, мы можем что-то для него сделать? – ответил вопросом на вопрос Несправедливость.
– Так, чтобы нас не посадили за убийство? Вряд ли.
Ашер этой реакции не понимал. Он знал, что пишет паршивые стихи, но он вообще ненавидел стихи. Кому какая была разница, если Человек-Поэт был хреновым поэтом? Это еще не было поводом смотреть на человека с такой жалостью, словно его жизнь кончилась не начавшись. Вот только переубедить окружающих не удавалось.
И когда Ашер сталкивался с такой жалостью, у него просто опускались руки.
– Эй, Поэт, – осторожно, словно говорил с умственно отсталым или самоубийцей на крыше, обратился к нему Облом. – Слушай, мужик, извини за… вообще извини, я не знал, что с тобой… ну… поэзия.
– Неизлечимая поэзия, – поправил Несправедливость.
– Точно, неизлечимая поэзия. Давай я куплю тебе выпить.
– Я не хочу пить, – мрачно огрызнулся Ашер, хотя на самом деле такие ситуации всегда вызывали у него желание надраться в хлам.
– Тебе надо, Поэт, – глядя на него с еще большей жалостью, сказал Облом. – Ты даже не представляешь, насколько тебе надо.
***
– Нет, пап, мне все-таки кажется, что мы упускаем что-то важное, – пока Лео Ашер и его новые геройские знакомые напивались в баре, вождь Гедо открыл две вещи: двойные двери с отпечатком лапы и тайну Испытания своему сыну. Ни то, ни другое Нагашу не понравилось. – Ведь если двери открываются простым нажатием лапы, зачем вешать над ними ключ?
Речь шла о ключе, который Нагаш, к слову, так и не выкинул.
– Иногда ключ – это просто ключ, – устало ответил ему Гедо, жалобным взглядом прося поддержки у Коруса. К несчастью для вождя, Корус прекрасно понимал, что, пока жизни Нагаша ничего не угрожает, можно постоять в сторонке. Он знал, что совсем скоро Гедо неизбежно пройдет стадию «разочарованное смирение» и перейдет к «неконтролируемой ярости». И только тогда собирался вмешаться. – Этот ключ ничего не значит.
– Но дядя Корус всегда говорил, что клубок – это всегда больше, чем просто клубок.
Именно вот такие вещи обычно и выводили Гедо из себя:
– Ключ – это не клубок, Нагаш, – сквозь зубы рыкнул он. – Ничего общего.
– И то и другое начинается на «к», – с невинным энтузиазмом существа, не осознающего, что находится в смертельной опасности, ответил ему Нагаш.
Обычно Гедо снисходительно относился к чужой тупости, но даже у его терпения был предел. Тем более что этот предел подтачивался с самого рождения Нагаша.
Грива у вождя встала дыбом, когти выскочили сами собой, проскрежетав по каменному полу коридоров, ведущих к комнате Испытаний, и Гедо зарычал:
– Слушай сюда, ты, пухнатый выкидыш грязной шкуры, я..!
Как Корус знал по опыту, примерно на этом моменте требовалось вмешательство шамана и мудрый совет. Обычно он все равно не вмешивался,
руководствуясь принципом «ты это породил, тебе с ним и разбираться», но на сей раз на кону стояла судьба клубков:
– Боги скоро прилетят, – напомнил он, ненавязчиво оттесняя Гедо в сторону. – Ты не можешь портить ему шкуру.
– Кому? – не понял Нагаш.
– Тебе, – ласково пояснил Корус. С Нагашем он обычно предпочитал пояснять некоторые вещи сразу.
– Мы же говорили о ключах и клубках, дядя Корус. При чем здесь боги и зачем папе портить мне шкуру? Вы сегодня оба какие-то нервные. Подумайте о хорошем, скоро у нас будут новые клубки и коробки, а еще тапки и подстилки. Пап, я ведь был хорошим охотником, и много добычи принес в стаю, можно мне будет взять себе тапок? Хотя бы один, я буду хорошо о нем заботиться.
– Нельзя! – рявкнул Гедо.
– Почему? Ты что, все еще злишься из-за теста? Но, пап, это испытание очень глупое. Если двери открываются одним прикосновением лапы, зачем вешать ключ? И потом, ведь не бывает же ключа без замка. Может быть, этот ключ не открывает те двери, но какие-то двери он же обязательно открывает. Когда я найду их, я смогу пройти Испытание своим собственным способом! Я не сдамся!
Как уже упоминалось, при общении Гедо с сыном эмоциональное состояние вождя часто курсировало между двумя неизменными стадиями: «неконтролируемой яростью» и «разочарованным смирением». Несколько абзацев назад ты наблюдал переход из последней в первую, дорогой читатель, теперь можешь понаблюдать за обратным процессом, потому что именно последняя фраза Нагаша полностью сломила дух Гедо и показала ему всю тщетность и непродуктивность ярости.