А дальше… Первым альбомом стал сборник кавер-версий в его исполнении. Они с Гельмом сутками пропадали на студии, записывая его. Они сделали, наверное, тысячи дублей сотен песен прежде, чем отобрать двенадцать из них. Новые, неожиданные аранжировки, игра голосом… Критики попытались, было, что-то вякнуть, но альбом стал дважды платиновым, и они просто заткнулись. Дима праздновал свою маленькую личную победу, а Гельм разрабатывал дальнейший план.
А дальше они сняли клип. Клип на совершенно новую песню. Уже его собственную. Он пошел в ротацию MTV еще до того, как вышел сингл. О, Гельм знал, что делал. Зрители оборвали телефоны радиостанций и музыкальных магазинов, требуя от ди-джеев и продавцов песню в аудио-формате, которая им так понравилась в видео. И когда они, в конце концов, ее получили, этого показалось уже слишком мало.
А Гельм словно держал быстрорастущую армию поклонников на голодном пайке. Дима почти не светился на экране, модные журналы мечтали заполучить его на свою обложку, но он появлялся только в тех, которых лично выбирал Гельм. То в образе пай-мальчика, то своего парня, то капризного богемного артиста, то развратного Казановы. Никаких сторонних фотографов, все фотосеты были сделаны личным фотографом Гельма. Папарацци стерегли его, порой доходя до абсурда, но в прессу попадали только те кадры, которые нужны были Гельму для его целей. Он методично и планомерно создавал образ Димы из вовремя и умело пущенных сплетен, «случайно» упущенных в Интернет «личных» видео, таких же «случайных» фотографий и прочего. Гельм поддерживал интерес к Диме на точке кипения, пока они готовились к настоящему прорыву. Которым стал его второй альбом с незатейливым названием «Витражи». «Самый странный из всех, что слышал этот мир». Так охарактеризовал эту работу ведущий музыкальный журнал, и Дима не мог с ним не согласиться. Гельм нагло, наплевав на все правила, играл со стилями, направлениями, самим голосом Димы. Бикбаев-Берг пел и готику и чистейшую «попсу». Это был серьезный риск, но Гельм пошел на него сознательно. Альбом «подкрепили» серией клипов – качественных, сюжетных, как маленькие фильмы, и он тоже стал платиновым. А Дима получил прозвище «короля эпатажа» после того, как явился на вручение этого самого платинового диска в лейбл в кожаных штанах и разрисованным боди-артом телом вместо одежды. Это было красиво, действительно красиво. И слишком смело для немного консервативной Европы.
Его первый настоящий тур дался ему тяжело. Грандиозное шоу, тонны декораций и мегаватты света. Собственный балет и изматывающие репетиции. Но залы были забиты, а фанатки прорывали ограждение. «Ты должен зачаровывать их ежесекундно. Каждый твой жест, каждый взгляд должны быть наполнены страстью и желанием. Ты должен обещать и одновременно держать дистанцию. Сделай это и ты станешь для них наркотиком», - Гельм учил его всему. Как можно «вынести крышу» одним только взглядом из-под ресниц или выдохом в микрофон. И Дима слушал, впитывая, как губка, пытаясь воплотить все это в жизнь. Сначала получалось плохо, так как преодолеть внутренние комплексы и запреты было тяжело, но Гельм был упрям. Он исподволь, незаметно, ломал страхи Димы, раскрывая его ему самому. И когда у него получилось… На свет родился Дмитрий Берг. Человек без возраста и национальности, принадлежащий всем и никому. Капризный, серьезный, «звездный» и одновременно простой. Он мог закатить скандал, если гример использовал косметику не той марки, и спокойно сжевать вчерашний бутерброд, если не было ничего другого. Плюющий на чужое мнение, но яростно охраняющий свое внутренне пространство. Отлично знающий свои слабые места, он игнорировал любую критику, если она только не исходила от Гельма, которого он попеременно то любил, то ненавидел. У них никогда не было дружеских отношений, для этого они оба были слишком разными и одновременно походили друг на друга, как две капли воды. Как продюсер, Вильгельм был конченной гениальной тварью, но как человека Дима его почти не знал. Все, что ему было известно о своем продюсере, было почерпнуто из интернета и касалось только того времени, когда Гельм сам пел на сцене. Но и этого хватило, чтобы понять – с вопросами о прошлом и вообще с разговорами «за жизнь» к нему лучше не лезть. И спрашивать о том, за каким хреном ему понадобилось возиться с потерянным, тощим, как щепка мальчишкой, поющим под караоке в баре, было тоже бесполезно.