– А вот и нет! – Замятин довольно рассмеялся. – С финансами у газеты не то что плохо, очень-очень плохо. Не сегодня-завтра все это великолепие придут и опишут банковские дяди в серых костюмах и белых воротничках.
– Что ты хочешь сказать?
– То и хочу. Долги у газеты огромные. Кредит никак выплатить не могут.
– Лихо!
– Вот и я о том. Пункт второй: разборки между авторитетом от уголовного мира Китайцем и авторитетом журналистского мира Соболевым.
– Ну да, ты мне уже это говорил по телефону. Соболевские статьи за «китайский» бензин и все прочее. По этому поводу я тоже навел справки. Разрулились они по-тихому.
– Разрулились и, более того, начали, видно, активно сотрудничать.
– В смысле, сотрудничать?
– С некоторого времени в газете «Криминальный город» стали появляться статьи за соболевской подписью о бесчинствах конкурентов Китайца. Очень обличительные статейки, между прочим. Так что Китайцу мстить Соболеву совсем не с руки, а вот его конкурентам вполне и вполне. Пункт третий: Анютка Соболева, урожденная Гартнер, белокурый ангелочек…
– Таки она? – Булатович удовлетворенно хмыкнул. – Я, в общем-то, так и думал.
– Что это вы, Алексей Федорыч, такое думали?
– Ну как что? Пистолет наконец-то нашли с ее отпечатками пальцев?
– Не в том направлении двигаетесь, товарищ майор. Я вообще не о том. Так вот, Анютка Гартнер, оказывается, в будущем богатая наследница. И не просто богатая, а очень богатая. Родители ее, проживающие под Ганновером, после смерти каких-то там своих родственников на сегодняшний день располагают более чем солидным состоянием. Анютка же – единственная наследница. Но и это еще не все.
– Не все?! – Булатович закатил глаза в комическом ужасе. – А по мне так более чем достаточно.
– Выпьем сначала, коллега. Такую новость на сухую переварить сложно. Как бы кондратий вас не хватил, гражданин начальник.
Булатович разлил по бокалам остатки пива. Они чокнулись и выпили.
– Закури. – Дима протянул ему пачку.
– Благодарствую. Свои имеются. – Булатович достал сигарету. – Ну давай, Димка. Что ты жилы на кулак мотаешь? Давай говори, добивай. Что еще не слава богу?
– А то не слава богу, что ни в какую Америку никакой Кирилл Соболев не улетел.
– То есть как это не улетел?
– А вот так. Не улетел, и все. Билет до Вашингтона у него действительно был куплен. И таможню наш друг прошел, и пограничный контроль, а вот в самолет не сел и, как ты понимаешь, в Вашингтоне из самолета не вышел. Да и нечего ему в той Америке делать. Потому как на самом деле никто его ни на какую конференцию не приглашал, да и никакой конференции-то и не было.
Глава 2
Портрет убитой Наташечки, так и оставшийся незаконченным, – вот что это такое. Наконец-то она поняла, что напоминает ей это бурое пятно на потолке. Понять бы еще, отчего оно бурое. Бурое, как пятна на шелковом Наташечкином платье.
А впрочем, Наташечкино платье здесь совершенно ни при чем. Наверное, там проходит какая-то труба, которая заржавела. От сырости, от дождей заржавела – крыша, конечно, протекает. Судя по всему, здесь все протекает, и все скоро рухнет. Потолок избороздили трещины, стены в трещинах, и, вероятно, по фасаду здания сплошь идут трещины. Так чаще всего и бывает в больницах на общих основаниях. Особенно в таких, специфических больницах.
Они все заодно. И даже этот следователь Булатович заодно с ними. Они все объединились в одной общей цели – свести ее с ума. И запереть в больницу. Что ж, им это вполне удалось. Не свести с ума, а запереть удалось.
Застрекотала печатная машинка. Ах, вот оно что! Они догадались, что цель их достигнута только наполовину, и решили свести ее с ума окончательно. Абсурдными звуками свести (ну откуда здесь взяться печатной машинке?), абсурдным рисунком якобы дождевых пятен (перенесли на потолок ее незаконченный маслом портрет), абсурдом ветхости, нарочитой ветхости (год или два – здание рухнет) свести.
А на окнах, однако, решеток нет. Странно, странно. Все учли, а главное упустили. Хотя, судя по пятну на потолке, бутафорскому, разумеется, но все-таки, это последний этаж. Наверное, верхний, высокий. На это и рассчитывали. Да и машинка не даст убежать, вернее, тот, кто сидит за машинкой. Абсурд совместили с реальной охраной.
Остановилась стрекотать. Подумала. Зашуршала листами. И припустила с новой силой.
Надо бы посмотреть, кто там, в печатной охране. Логично было бы посадить за машинку старуху, чтобы довести абсурд до предела. Нет, старуха уже выбыла из игры – ее убили. Тогда это должна быть девушка. Светловолосая девушка восемнадцати лет, в белом шелковом платье, стилизованном под моду девятнадцатого века. Печатает вдохновенно, словно играет на фортепьяно. А если к ней подойти, оторвется нехотя от своей машинки, поблуждает затуманенным взглядом музыканта, которого внезапно прервали, потом вдруг очнется, улыбнется приветливо и скажет: «Будем знакомы, я – Наташа».