– Н-нет… Я…
– А, просто присматриваете, помню, помню. Ну и присматривайте, а в мои дела не лезьте.
– Я не лезу, думала помочь.
– Не надо. – Аня резко встала, подошла к окну, долго, задумчиво смотрела вниз, опершись руками о подоконник. – Какой здесь этаж?
– Что? Этаж? Третий?
– Всего-то? Я думала, выше.
– Старое здание. И подвал, то есть полуподвал. Получается, почти четвертый. – Светлана подошла к Ане, встала рядом.
– Боитесь, что разобью стекло и выпрыгну? Не бойтесь, я так про этаж спросила, интересно стало.
– Я и не думала. Вы ужасно раздражены, успокойтесь, пожалуйста. Вам нельзя нервничать.
– А вам? – Аня засмеялась. – Впрочем, вам ведь за это платят.
– Не сердитесь на меня. – Медсестра положила руку Ане на плечо. Аня отбросила руку резким ударом и кинулась на кровать.
– Оставьте меня наконец в покое! И уйдите, уйдите! – Она ударила кулаком по подушке. – Уйдите, слышите? Я не знаю, что сделаю, если вы не уйдете сейчас же! Я действительно в окно выпрыгну, я…
– Тише, тише, не кричите. Врач услышит, нельзя, чтобы вас слышали, плохо будет, очень плохо.
– Да? А сейчас, по-вашему, хорошо? Да что они еще могут сделать?
– Вы не знаете, успокойтесь лучше.
– В семнадцатое отделение засадят? Не засадят. Я же, кажется, на особом положении? Зачем вам сбагривать на сторону платного пациента?
– Я прошу вас, успокойтесь.
– А я прошу оставить меня в покое! Уйдите. У вас ведь должны быть и другие больные, раз вы медсестра в отделении. Вот пойдите, разберитесь с той, что кофе требует, она больше нуждается в вашей помощи. Кстати, почему бы ей и в самом деле не дать кофе, если она так хочет? Жаба давит, что ли? А ваш чай в столовой действительно мерзкий. Удивительно, что все отделение на чайной почве не свихнулось, одна только эстетка и нашлась. – Аня истерически расхохоталась. – Еще одно такое чаепитие, и я тоже начну требовать кофе.
В дверь стукнулось что-то тяжелое. В палату вкатили металлический столик-тележку.
– Прием лекарств! – провозгласила вошедшая следом за тележкой медсестра. – Соболева?
Аня вскочила с кровати и с ненавистью уставилась на вошедшую.
– Меня уже и здесь на довольствие поставили? – насмешливо спросила она. – Я не буду пить никакие таблетки.
– Что значит не будете? Вы отказываетесь? – Медсестра с тележкой грозно придвинулась к ней.
– Отказываюсь.
– Не надо, Аня, лучше выпить, не спорить. – Светлана взяла ее за руку и умоляюще зашептала: – Ну зачем настраивать против себя персонал? Вы ничего этим не добьетесь, только навредите себе.
– Я не буду это пить!
– Честное слово. – Светлана придвинулась к ней и зашептала в самое ухо: – Это гораздо безопаснее, чем… В общем, если увидят, что вы так нервничаете и так себя ведете, назначат более жесткую терапию. Выпейте, ничего там серьезного нет.
– Позвать врача? – вмешалась медсестра с тележкой. – Хорошо. Я схожу за Геннадием Палычем.
– Подождите, она выпьет. Правда, Анюта? Ну как же ты не понимаешь, дурочка, – снова зашептала Светлана. – Откажешься от таблеток, они вкатят тебе черт знает что. Не упрямься.
– Ну хорошо. Давайте ваши колеса. – Медсестра протянула ей два пластмассовых стаканчика: один с таблетками, другой с водой. – Что тут у вас? Галоперидол? Паркопан? Или еще чего покруче? Наверняка, наверняка. Радость наркомана, одним словом. Ну, ваше здоровье. – Аня высыпала таблетки в рот, залпом, как водку, выпила воду. Медсестра приняла пустые стаканчики и выкатила тележку из палаты.
– И тут убедили, – она криво улыбнулась. – И тут запугать сумели.
Аня бросилась на кровать, отвернулась лицом к стене. Светлана постояла немного над ней и снова уселась за свою машинку.
Раздражение понемногу проходило. А минут через десять она успокоилась окончательно. Какая-то блаженная нега овладела ею. Убаюкивающе стучала машинка. Зря она все-таки напустилась на эту Светлану. Несчастная, в сущности, женщина. Ну следит за ней, так ведь это работа у нее такая, крутится, вертится, зарабатывая на жизнь себе и сыну. И на Ирину вчера тоже зря напустилась. И на этих несчастных врачей из «Скорой». Вообще вела себя глупо, как самая настоящая сумасшедшая. Неудивительно, что сюда ее притащили. Что еще им, бедным, оставалось делать?