«Впрочем, не тороплюсь ли я с выводами? – притормозил он себя. – Всего-то пока встретил двух таким «защитников Родины» – «фартового» да румяного. Да, двух, но за каких-нибудь несколько часов – разве мало? А вообще, ну их к черту!.. Есть хочется».
Он подошел к добротному трехэтажному зданию довоенной постройки, на фронтоне прочел: «Фабрика-кухня». Шагнул в широко распахнутые двери и остановился ошеломленный: просторное. С высоким потолком помещение гудело как улей. Худые люди – мужчины и женщины – в замасленных спецовках и стеганках, сновали туда-сюда, что-то передавали друг другу, менялись какими-то талончиками, совали деньги, переругивались, Для непосвященного человека – нечто непонятное. Сутолока, галдеж сразу напомнили Ефиму известный Сухаревский рынок, где ему не раз довелось бывать.
К трем кассам протянулись длинные очереди. В одной из них Сегал приметил рыжеусого солдата, старого знакомого, и очень обрадовался: в серо-черной гудящей толпе рыжеусый в выгоревшей солдатской форме показался ему своим, родным. Он с трудом протиснулся к нему.
– Здорово, дружище!
– А, сержант, привет! – тоже обрадовался рыжеусый. – Оформился?
– Да.
– И я оформился. Вот пришел отведать гражданский харч. И ты тоже?.. Пристраивайся, вместе чеки выбьем, вместе и отобедаем.
Обед был явно жидковатым: супчик – крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой, на второе – не разберешь: не то мясная котлета, не то комок пропущенного, через мясорубку с мясным духом хлеба… На талончик «УДП» – ложка консервированной фасоли.
– Да, – сказал рыжеусый, выходя из столовой, – плоховато, не то что на передовой, тем паче в госпитале. При твоей худобе, сержант, – он похлопал рукой по острым лопаткам Ефима, – это форменная беда. Да и мне придется вскорости новые дырки в ремешке прокалывать. Кстати, как тебя величать-то?
– Ефим Сегал. А тебя?
– Жилин, Степан Петрович Жилин… Ты, Ефим, видать, не русский. Грузин, что ли?
– Нет, еврей.
– Еврей?! – удивленно переспросил Жилин. – И пулеметчик!.. А немец все кидал листовки, что жиды, то есть евреи, дескать, только комиссары… Чудно!..
– А ты и поверил фашистским гадам.
– Поверил – не поверил, а все как-то… – уклончиво проговорил Жилин. – Сам ты откуда будешь?
– Я – москвич.
– Стало быть, домой вернулся? Счастливый.
– Нет у меня здесь дома, – с горечью сказал Ефим. – Родители мои в октябре сорок первого эвакуировались на Урал да там и умерли. Комнату давно заняли, так что я хоть и в родном городе – да без родных и без угла… Ничего, поживу пока в общежитии… А ты, Степан Петрович, из каких краев?
– Я из Сибири, – оживился Жилин, – из-под Бийска, слыхал? И жена у меня там, и дети, и дом-пятистенка, рубленый, красавец, сам ставил, перед самой войной новоселье справили. А кругом – тайга, тайга… Река Бия недалеко… Красотища!.. Домой бы теперь! Соскучился я по своим, по дому, по местам нашим… Да… Ничего не поделаешь, придется на оборону поработать. Поработаем… Хорошо жив остался, руки-ноги целы, и то счастье. – Жилин достал из кармана небольшую бумажку. – Вот, гляди, записка коменданту общежития, чтобы место мне определили.
– И у меня такая же, – сказал Ефим, – пошли вместе.
В бывшем производственном помещении – то ли мастерской, то ли цехе, приспособленном под общежитие, стояло попарно с полсотни железных коек: две койки – тумбочка, две койки – тумбочка. На жиденьких соломенных матрасиках – легкие, подбитые ветром, суконные одеяльца, пара ватных подушечек. Посреди огромного помещения стояли досчатый стол, табуретки – вот и весть комфорт.
Когда Ефим и Жилин вошли в общежитие, они застали там почти всех новобранцев трудового фронта, которых привел на завод фартовый кадровик.
– И вы сюда, браточки? – встретил их старшина. – Пожалуйте в нашу роту, в общий дом.
– Благодарствуем, – ответил Жилин. – А чем не дом? Солдату везде дом, тем более под крышей. Все лучше, чем в траншеях. Жить можно.
Рассовав свои тощие пожитки, Ефим глянул на старенькие ходики, тикавшие на стене. Стрелки доказывали без малого шесть.
«Спать рано, болтать неохота. Куда-нибудь податься? – Он стал перебирать в памяти довоенных знакомых и приятелей. – Где они теперь, кто знает?.. Да и появляться в таком виде!.. Нет, придется отложить до другого раза. А пока, пожалуй, пойду поброжу просто так. – Три года не был в Москве – даже трудно поверить».
Глава четвертая
Старая московская улица с ветхими одноэтажными домишками, на которой стояло заводское общежитие, была для Ефима совсем незнакома. Он посмотрел направо, налево – куда идти? А не все ли равно? И повернул направо. Пройдя до конца улицы, оказался перед высокой, поросшей травой, железнодорожной насыпью. Медленно, с редкими перестуками колес по рельсам, двигался воинский эшелон. На длинных открытых платформах – танки, орудия. Черные силуэты смертоносных махин проплывали на фоне голубого неба жуткими видениями… «А война-то продолжается!» – холодком обдало Ефима.