“Боже, введи помазанника твоего Баэда Марьяма обитать в стране злачной, не поминая грехов его ради Марии, матери твоей, чистой от всякого порока. Аминь. Ради плоти и крови его, да будет! Исполни всегда сына его Лебна Денгеля духом премудрости и разума, да исполнит все заповеди твои, продолжи дни его до конца круга, без печали и воздыхания и истреби врагов его от лица земли. Аминь. И аминь” [14, с. 101—102], “Там почил царь наш Баэда Марьям, процарствовав 10 лет, и был весь возраст его 30 лет. Да сподобит его бог удела и достояния, со всеми святыми и мучениками, которые соблюли праведность и веру. Аминь. И сыну его Лебна Денгелю да подаст он долготу дней и исполнит сердце его веселием и радостью. Аминь” [14, с. 106]. Эти приписки явно позднейшего происхождения и с текстом “Истории царя Баэда Марьяма” связаны чисто механически. То же самое мы видим и в “История царя Александра”: “Боже, молюсь тебе, взирая горе: введи в дом твой помазанника твоего Александра вместе с сыном его Амда Сионом и дай ему пребывать одесную тебя. Утесни всех утеснивших его. Аминь. И сына его Лебна Денгеля вразуми заповедям твоим, рассыпь врагов царства твоего силою твоею и истреби с лица земли память их. Во веки веков. Аминь. И аминь!” [14, с. 109].
Из этих приписок видно также, что они были сделаны к текстам историй предшественников Лебна Денгеля при жизни этого царя. Если над этими текстами и производилась какая-либо редакторская работа, то она заключалась лишь в том, что редактор просто опускал те места, которые считал почему-либо неудобными при новом государе, мало заботясь о связности повествования. Эта традиция исторических сводов оказалась весьма долговечной, и та же “История царя Лебна Денгеля” впоследствии стала первой частью большого свода, охватившего историю царствований Лебна Денгеля (1508—1540), Клавдия (1540—1559), Мины (1559—1563) и Сарца Денгеля (1563—1597). Первоначально “История царя Лебна Денгеля” замышлялась как большое и композиционно стройное произведение. Об этом прямо говорится в авторском предисловии: “Сия история, писать которую мы начинаем, да будет нам водительницей поведать по порядку и расположить по ступеням, одно за другим, как история Давида и Соломона, сына его, история коих написана согласно их жизни — одного прежде, другого после. Таким же образом мы прежде напишем историю сего царя боголюбивого” [14, с. 119]. И начало “Истории” вполне оправдывает характеристику, данную Б. А. Тураевым: “Все входящие в данный свод исторические писания принадлежат бесспорно к лучшим произведениям эфиопской литературы и к выдающимся памятникам литературы вообще. Это произведения литературные по преимуществу; автор не столько дорожит полнотою, сколько достижением поставленной им себе литературной цели” [14, с. 115]. В одном из кратких эфиопских житий имеется даже указание на авторов “Истории” — неких Сэна Крестоса и За-Праклитоса [37, с. 47—50]. Однако они описали только счастливый период царствования Лебна Денгеля. Последовавшее сокрушительное нашествие мусульман Африканского Рога, в результате которого войска эфиопского царя были разгромлены, а сам он умер в скитаниях, скрываясь от преследователей, не вошло в “Историю” под тем предлогом, что “это уже существует написанным в одном монастыре в Эмфразе, как сказал один учитель: „Нежелательно повторять слова“” [14, с. 124]. Однако истинная причина, по-видимому, заключается в том, что последовавшая затем под руководством сына Лебна Денгеля, царя Клавдия, реконкиста принесла новые заботы и проблемы, помешавшие достойно завершить “Историю” Лебна Денгеля.
Следует сказать, что истории царей, весьма тщательно писавшиеся при их жизни, очень часто оставались не завершенными после их смерти, когда новая обстановка и новый государь не благоприятствовали прославлению и описанию деяний предшественника. В этом отношении исключением является “История царя Клавдия”, восстановившего эфиопское царство и разгромившего мусульман. Целиком написанная год спустя после гибели Клавдия в бою его “История” построена как похвальное слово, исполненное высокого пафоса и искреннего чувства. По справедливому замечанию Б. А. Тураева, автор “не стремится к цельности и стройности изложения и постоянно отрывается от изложения исторических событий к восхвалению своего героя. Не стремится он и к абсолютной исчерпывающей полноте изложения; несмотря на большой объем его произведения, историк Абиссинии не может обойтись без краткой хроники, которая кое-где восполняет его сведения и упоминает подробности, оставленные без внимания автором нашего памятника” [14, с. 116]. Однако, проигрывая как исторический источник, “История царя Клавдия” много выигрывает благодаря своей поэтичности и высокому стилю. Заканчивается она стихотворным подражанием “Плачу Иеремии”, которому автор предпосылает ветхозаветные проклятия убийце царя — Нуру ибн Муджахиду: “Говорит составитель этой книги — да помилует и ущедрит его бог: „Что мне сказать на день, на сей день смерти господина моего Мар Клавдия?.. Но проклят да будет тот, кто сей день сделал злейшим и убил господина моего Мар Клавдия. Проклят да будет в доме, проклят в поле, проклят в пустыне, проклят при входе, проклят при исходе, прокляты да будут все дела его (ср. Второзак. 28, 11, 19). Да будет предан виноград его граду и смоквы морозу (ср. Пс. 77, 47), земля его да не творит пищи, да погибнут овцы его от недостатка питания и да не будет волов его при яслях (ср. Аввак. 3, 17). Да воздаст бог преславный и высокий до тысячного рода дому Муджахида и да повелит, чтобы дождь и роса не сходили на его горы и сделает его долей снег и лед! Стрелы бога преславного и вышнего да пожрут тело его и гнев его да выпьет кровь его отныне до века веков. Аминь“” [14, с. 167].