Тот мир был крохотным и умирающим. Скорее планета, чем полноценная реальность. Оркан, улыбаясь своей фирменной отеческой улыбкой, которая всегда предвещала неприятности, похлопал меня по плечу: «Просто разведка, Марк. Смотри, не убей там всех по привычке».
Когда я прибыл, мир уже был на последнем издыхании. Города стояли пустыми, как склепы. Двери нараспашку, вещи разбросаны в панике бегства. Кровавые разводы на стенах, дорогах, одежде. И повсюду эти звуки.
Я шёл по городу, и было тихо. До заката.
Сначала зазвонил один колокольчик — где-то далеко, на окраине. Потом второй, третий… пока весь проклятый город не начал звенеть, как спятивший оркестр. Тогда я и увидел их.
Они вырвались из разлома на западе, тёмным облаком закрыв полнеба. Саранча? Комары? Только размером с хорошую овчарку и в количестве, затмевающем звёзды. Их крылья издавали сухой треск, как будто кто-то одновременно разрывал тысячи листов бумаги.
А впереди летела Матка — огромная, размером с небольшой грузовик, с жалом длиннее моей руки и дюжиной красных глаз, светящихся в темноте, как угли.
Именно она издавала тот самый звон.
Они кружили над городом, как стервятники, выискивая добычу. Тогда я понял: они чувствуют магию. Чувствуют меня. Стая сделала вираж и ринулась в мою сторону, как единый организм.
Я едва успел создать купол из эфира, закрывшись, словно черепаха в панцирь. Твари не могли пробиться внутрь, но и не отступали. Сотни, тысячи существ бились о мою защиту, как волны о скалу. Отвратительный звук — словно кто-то скрёб ногтями по стеклу, только в тысячу раз громче.
Через час они начали дохнуть. Без магии, которую могли бы высосать, без энергии, которой питались. Их тела падали на землю сплошным ковром, образуя отвратительный слой из хитина и полупрозрачных крыльев.
Когда рой отступил, я вышел из-под купола. Земля была покрыта слоем мёртвых тварей толщиной с моё предплечье. Некоторые всё ещё дёргались, их лапки царапали воздух в предсмертной агонии. Но Матки я не нашёл — она улетела, унося с собой тех, кто выжил.
Три дня я провёл в том мире, изучая следы бойни. Эти твари появились недавно — мутанты, возникшие после контакта местной фауны с монстрами из разлома. Они питались магией, высасывали её из людей, а когда магия заканчивалась — принимались за плоть.
На четвёртый день я нашёл убежище выживших — подземный бункер с толстыми стенами, экранирующими магическую энергию. Люди там были похожи на высушенные мумии — кожа да кости, обтянутые тонкой плёнкой. Они рассказали: ночные пожиратели появились два месяца назад. Сначала немного, потом всё больше. К моменту моего прибытия они опустошили почти весь континент.
Я хотел помочь. Мог бы помочь. Но Оркан связался со мной на пятый день: «Уходи, Марк. Этот мир обречён. Мы закрываем все проходы».
И я ушёл.
Через неделю Оркан сообщил: мир пуст. Никто не выжил.
* * *
Звон колокольчика превратился в вибрирующий гул, от которого глохли уши и ныли зубы. Я почувствовал движение за спиной — точно так же, как тогда. Песок вздулся, словно под ним проходила невидимая волна.
Потом взорвался фонтаном. В воздух взметнулись тысячи песчинок, а следом — они. Крылья, как у стрекоз, только больше. Хитиновые тела, словно у богомолов. Длинные изогнутые жала. Такие же, как в том, другом мире, только… другие. Приспособившиеся к пескам Сола, к его жаре. Их хитин был цвета охры, почти сливаясь с окружающим пейзажем. Глаза — чёрные, блестящие, как маслины.
— Твою мать! — не сдержался я.
Пустил эфир в мышцы, ощущая, как они наливаются силой и твердеют, словно камень. Перекинул тушу Ульриха через плечо, как куль с мукой, и рванул вперёд. Мои ноги, напитанные магией до предела, оставляли в песке глубокие следы. Я бежал, выжимая из тела максимум.
Пожиратели кружили сзади, их механический стрекот наполнял воздух, проникая в мозг, как сверло. Я не смел обернуться, зная, что увижу чёрную тучу, закрывающую звёзды.
Колодец, вон он — тёмный провал в песке, в двадцати метрах, в десяти…
Твари настигали. Я чувствовал, как движение воздуха от их крыльев касается шеи. Уловил резкий запах — смесь ржавчины и тухлятины, от которого к горлу подкатила тошнота.
Одна из тварей, особо резвая, почти вцепилась в свисающую руку Ульриха. Я резко крутанулся всем телом, уходя от атаки, и её жало прошло в миллиметре от моего уха.
Ещё рывок, последний, на пределе сил.
Я замахнулся и швырнул Ульриха прямо в колодец, как мешок с отбросами. Но вместо глухого удара раздался звук, которого я не ожидал — вопль удивления, чавкающий хруст, словно кто-то раздавил арбуз, а потом сдавленный стон.
Не раздумывая, прыгнул следом. На лету формировал купол эфира над головой, отсекая от чёрной массы тварей, которые уже ныряли за мной, как хищные птицы.
Удар о землю выбил воздух из лёгких. Я приземлился на корточки, широко расставив ноги для устойчивости. Купол мерцал над головой, отделяя от остервенелых тварей, бившихся в него снаружи, как мотыльки в стекло.
Ульрих валялся в паре метров от меня, скрючившись, как креветка. Его тело, судя по всему, собрало все ступеньки, которые он создал для нашего подъёма. Каменные выступы частично обрушились под его весом, превратившись в острые обломки.
Сквозь серебристый купол я видел, как твари кружат над нами. Но странно — они не спускались в колодец. Может, не могут маневрировать в узком пространстве? Или, что более вероятно, предпочитают охотиться под открытым небом? Впрочем, сейчас это не имело значения.
Расширил купол, накрывая им и себя, и Ульриха, который тихо скулил, как раненая собака. Эфир забурлил, охватывая пространство серебристым сиянием, отбрасывая блики на стены колодца.
— Заткнись, — прошипел я, видя, как Ульрих открыл рот для очередного стона. — Если бы я тебя не выбросил, тебя бы сейчас высасывали насухо эти летающие мешки с дерьмом.
— Ты мог бы просто сказать, — просипел он, придерживая правую руку.
— А теперь заткни пасть и дай мне сосредоточиться. Если этот купол упадёт, твоя пьяная тушка будет первым, до чего доберутся твари.
Ульрих зло зыркнул на меня своим единственным глазом, но заткнулся. Он привалился к стенке колодца, шипя от боли, и закрыл глаз, словно собирался всхрапнуть. Что ж, его право. А мне предстояла долгая ночь бодрствования.
* * *
Я держал эфир всю ночь.
Твари, сообразительные суки, придумали новую тактику. Сбрасывать камни в колодец. Булыжники барабанили по куполу, тестируя его на прочность, как артиллеристы проверяют стены крепости. Один особо крупный булыгань даже прорвался сквозь истончившийся участок защиты и угодил Ульриху прямо в лоб. Тот взвыл от боли, проснувшись, но почти сразу отключился снова, словно выключили рубильник.
К рассвету пожиратели отступили. Они растворились в первых лучах солнца, как кошмарный сон. Я опустил купол, чувствуя, как от усталости дрожат руки и подкашиваются ноги.
Ульрих проснулся спустя час после восхода. Солнце уже вовсю пекло, а я сидел, привалившись к стене колодца, не в силах шевельнуться. Глаза слипались, мышцы ныли.
Мужик сел, держась за голову и нелепо озираясь, будто не понимал, где находится. Всё его тело было покрыто синяками и ссадинами всех оттенков от зелёного до фиолетового. На лбу красовалась здоровенная шишка с запёкшейся кровью, похожая на третий глаз.
— Какого… хрена? — он уставился на меня здоровым глазом, в котором читалось полное недоумение. — Где это мы?
— В колодце, идиот, — буркнул я. — Там же, где и вчера.
— А почему у меня болит… — он ощупал свою голову и взвыл, нащупав рану. — Аййй! Это что, кровь? Какого чёрта, Марк? Ты меня ударил?
— Нет, мать твою, это на тебя камень свалился! — я поднялся на ноги, чувствуя, как внутри всё клокочет от ярости. — Пьянь ты подзаборная! Какого хрена случилось в той таверне?
Ульрих моргнул, глядя на меня мутным взглядом, который медленно прояснялся. На его лице промелькнуло виноватое выражение, смешанное с болью. Он продолжал ощупывать свой лоб, морщась каждый раз, когда пальцы касались шишки.