И всё.
— В школе она их делает, — недовольно сказала мать Тани. — Здесь негде. Сами видите, как живём — теснота! Не повернуться!
Она стояла, уперев руки в бока, словно этой позой пыталась придать себе уверенности. Даже на расстоянии трёх шагов я ощущал запах спирта и немытого тела.
Странно, что нет запаха перегара. Хотя, она ведь недавно пришла с работы.
— Где вы работаете? — спросил я.
— Приёмщицей в «Стеклотаре». А что?
Женщина с вызовом уставилась на меня.
— Разрешите?
В комнату вошёл Павел. Быстро огляделся.
— Мы с товарищем участковым договорились полюбовно. Девочка сегодня же переедет к бабушке. А старший лейтенант проследит, чтобы мать не мешала ей учиться.
Павел сделал паузу и добавил:
— Ну, а мы скромно промолчим о том, что увидели.
— Значит, отбираете дочку? — вскипела женщина. — Родную дочь у матери? И ты с ними, Коля?!
— Остынь, Галя! — рявкнул на неё участковый. — Я с тобой ещё поговорю.
— Поговорит он! Нашёлся говорильщик!
Галя вдруг рухнула на диван лицом вниз и разразилась рыданиями.
Таня молча смотрела на мать.
— Собирай вещи, — сказал я девочке. — И постарайся ничего не забыть. Всё перевезём на машине.
Стараясь двигаться бесшумно, девочка принялась собираться.
— Николай Иванович! — сказал Павел мгинскому участковому. — Я очень прошу вас проследить, чтобы с девочкой всё было в порядке. Да и сам буду проверять. В ваши дела я лезть не хочу, меня волнует только судьба девочки.
— Ну, договорились же, лейтенант! — недовольно буркнул участковый. — Что я, не понимаю, что ли? Всё будет нормально.
— Ты ещё выпей с ними! — мгновенно прекратив рыдать, язвительно сказала Галя.
— Помолчи! — бросил ей участковый. — Тоже мозги-то надо иметь! Куда ты катишься?
Таня дёрнула меня за рукав.
— Я готова, — тихонько сказала она.
В правой руке у девочки была большая сумка, а левой она прижимала к груди плюшевого пса с длинными ушами и удивлённым выражением на морде.
— Идём!
Я взял у Тани сумку, и мы вышли на лестницу.
— Беги, доченька! Беги от родной матери! — кричала вслед Галя. — только потом обратно не просись — не пущу! Поняла, шалава?!
— Вообще, она хорошая, — тихо прошептала девочка.
По её лицу, словно сами собой, текли слёзы.
— Я знаю, — сказал я. — Просто сейчас ты ничем не сможешь ей помочь. Но, может быть, со временем что-то изменится. А тебе нужно учиться.
— Всё равно только год ещё, — ответила Таня. — А потом придётся искать другую школу. И на что-то жить. У бабушки пенсия маленькая.
Говоря это, Таня спускалась вслед за мной по ступенькам.
Я остановился и повернулся к ней.
— Мы всё решим, обещаю. Все вместе. И ты тоже будешь в этом участвовать.
Таня серьёзно посмотрела на меня.
— Зачем вам это, Андрей?
Я пожал плечами. Что тут скажешь?
— Затем, что мы — советские люди. Пока, сейчас — это правда. Да, запомни вот ещё что — это очень важно. Не нужно чувствовать себя обязанной за помощь. Просто когда сможешь — тоже помоги кому-то, вот и всё.
— Разве это так работает? — спросила Таня.
— Только так и работает, — подтвердил я. — И никак иначе.
Мы все вместе погрузились в машину. Валентину Михайловну посадили на переднее сиденье. Перед тем, как сесть, учительница скептически оглядела машину, но ничего не сказала.
— Таня, где живёт твоя бабушка? — спросил я, заводя двигатель.
— Видите магазин «Промтовары»? Поверните за ним направо, только осторожно. Там дорога грязная.
За магазином я свернул на улочку, которая тянулась между двумя рядами давно некрашеных деревянных заборов. Проезжая часть вся была в лужах и выбоинах. Кое-где лужи пытались засыпать щебнем и битым кирпичом, но бросили, не доделав. Кучи щебня торчали из грязной воды, словно унылые каменные острова.
За одним из заборов седой мужчина в фуфайке сжигал опавшие листья. Пряный дым костра метался на осеннем ветру и долетел даже до нашей машины. А мужчина, сгребая граблями листья в кучу, даже не взглянул на нас.
За одним из заборов лениво залаяла собака. Звеня цепью, она подбежала к забору и просунула между штакетин кудлатую голову.
В конце улицы я, по указанию Тани, свернул налево и остановил машину возле деревянного дома с фасадом в три окна и кирпичной трубой. На доме была прибита табличка «ул. Красина, 47», а рядом с табличкой — ржавая пятиконечная звезда, вырезанная из железного листа.
— У тебя в семье есть фронтовики? — спросил я Таню.
Она кивнула.
— Дедушка воевал. Но он умер десять лет назад. Я его почти не помню.
Открыв крепкую калитку, мы вошли в запущенный палисадник. Клумба из вкопанных наискось кирпичей была завалена мокрыми жёлтыми листьями, которые слетели с растущей под окнами берёзы. С другой стороны калитки, вдоль заросшего травой двора тянулись кусты смородины и крыжовника. Кое-где на крыжовнике висели исклёванные птицами жёлтые ягоды.
Навстречу нам из дома вышла крепкая старуха. Высокая, чуть сутулая от работы, она молча смотрела на нас. Вязаная кофта мешком висела на её широких плечах, голову охватывал цветастый платок, из-под которого выбивалась седая прядь.
Мы по очереди поздоровались, но старуха ничего не ответила. Внимательно рассмотрев каждого, она повернулась к Тане.
— Опять мамка выгнала?
— Я сама ушла, — ответила девочка.
Было видно, что она едва держится на ногах от усталости. Я запоздало подумал, что надо было её накормить, хотя бы в столовой возле станции. Должна же здесь быть какая-то столовая?
Старуха покачала головой. Суровая, с крепко поджатыми губами, она была похожа на лик с иконы.
— Ну, идём, — сказала она девочке.
— Подождите! — вмешался я. — Как вас зовут?
— Нина Егоровна, — вместо старухи ответила Таня.
— Послушайте, Нина Егоровна! Таня больше не может жить дома, с матерью. Можно она поживёт у вас?
— А вы кто? — вместо ответа спросил старуха.
— Я — Танина учительница, — ответила Валентина Михайловна.
— Директор школы, Воронцов Алексей Дмитриевич.
— Участковый, Павел Сергеевич Вольнов.
— Власть, значит? — старуха снова обвела нас взглядом, и в её глазах блеснула усмешка. — Ну, раз уж привели — так пусть живёт. Куда же ей деваться?
— У вас пенсия небольшая? — снова спросил я. — Может, надо чем-нибудь помочь?
— Справимся, — сурово отрезала Нина Егоровна. — Идите уже, своими делами занимайтесь. Они ведь у вас важные.
И снова в голосе Нины Егоровны послышались усмешка и горечь.
Она сухой рукой властно обняла Таню за плечи.
— Идём в дом.
— Да подождите вы!
Я вытащил из внутреннего кармана куртки пять рублей.
— Вот, возьмите на первое время. И скажите — какая помощь нужна? Ведь вы же одна живёте? Может, дров нужно привезти, или ремонт сделать?
Нина Егоровна пристально посмотрела на меня.
— А тебе какой интерес нам помогать? Идите отсюда. Нет у меня времени с вами разговаривать.
— Честно говоря, не понимаю — правильно ли мы сделали? — задумчиво сказал Алексей Дмитриевич.
Он подпрыгивал на сиденье и растерянно смотрел на меня.
— А что мы ещё могли? — спросил его Павел. — Оставить девочку с пьющей матерью?
— Тоже верно. Но теперь получается, что мы посадили её на шею пенсионерки, а сами умыли руки.
— Ну почему сразу «умыли руки»? Будем приезжать, помогать. Проверять, как учится девочка.
Особой убеждённости в голосе Павла не было. Я его понимал — за восемьдесят километров часто мотаться не будешь.
— Ну, ничего, — успокаивая сам себя, сказал Алексей Дмитриевич. — Через год девочка, если не передумает, переведётся в другую школу. Можно за это время подобрать хороший интернат с проживанием. Там, конечно, сложно договориться. Но мы попробуем.