Мы рванули из избы, снова несясь через деревню. Ноги гудели, но усталости не чувствовалось — адреналин гнал вперёд, как ветер в спину. Проулки мелькали, как в калейдоскопе: дома, заборы, куры, разбегающиеся с кудахтаньем, старуха, которая шарахнулась от меня, чуть не уронив корзину с яйцами. Я игнорировал взгляды — пусть боятся, мне плевать.
Пока бежали, не удержался и заговорил:
— Стёп, а что с этой кошкой, а? Как такое вообще возможно, чтобы питомец на хозяина кинулся? Это же не дикий зверь, его приручают, он должен слушаться. Есть мысли?
Стёпа, пыхтя, бросил на меня взгляд, полный какого-то мрачного понимания. Он перепрыгнул через лужу, чуть не поскользнувшись, и заговорил, торопливо, будто боялся не успеть:
— Да легко, Макс. Питомцы же не собаки, у них своя воля, свой разум, свой характер. Они растут, эволюционируют, становятся сильнее. Если Мастер слабый или не знает, как держать зверя в узде, — всё, жди беды.
— Хочешь сказать, Барут из таких?
— Да не знаю! Он, видать, что-то не то сказал своей кошке, не тот приказ? Питомцы — они ж разумные, понимаешь? К каждому нужен подход. Одни верные, как псы, другие — как эта кошка, только и ждут, чтобы показать зубы. Барут хвастался, что это редкий экземпляр! А такие кошки просто так не даются. Может, её ему выдал какой Зверолов из города за бешеное количество золотых, а толку? Если Мастер не подходит! Семья-то богатая.
— Или скомандовал что-то, что её взбесило, так? — уточнил я.
— Ха, верно! — рассмеялся Стёпка. — Бывает, что думают, будто зверь у них под контролем, а всё на самом деле наоборот.
Я нахмурился, переваривая его слова. Раньше для меня всё было просто — зверь либо подчиняется своим инстинктам, которые ты обыгрываешь и делает так как тебе надо, либо ты его стреляешь.
А тут… тут дикие звери живут рядом с людьми, да ещё и сами как люди — с характером.
Для меня это меняло всё.
Похоже неуважение или слабость могут стоить жизни даже Мастеру! Но мысль о том, что зверь может противиться приказу на фоне собственных убеждений — удручала. Получится ли грамотно приручить и договориться с такой агрессивной тварью? Обуздаю ли я какого-то своенравного питомца, приносящего пользу?
Если Барут выживет, я вытрясу из него всё, что он знает.
— И что теперь с ней будет? — спросил я. — С кошкой этой?
Стёпа пожал плечами, его лицо стало жёстким.
— Убьют, скорее всего, — сказал он. — Раз взбесилась, доверия ей нет. Никто не станет держать зверя, который на Мастера кинулся. Барут, если выживет, вряд ли захочет её назад. Питомец хоть и редкий, но жизнь одна. Да и в деревне таких не любят. Староста говорит, если зверь раз предаёт, он уже не твой. А некоторые… ну, знаешь, они к питомцам относятся, как к инструментам. Бьют, заставляют, не думают, что у него свой нрав. Вот и получают.
— Но такое ведь редко⁈ — удивился я. — А ты говоришь так, будто каждый день это видишь.
— Бунтуют звери редко, это правда. Но то, что Мастера часто ведут себя с ними жёстко — не новость, Макс. Да и зверь же редкий, только сказал! Ты чего?
Я кивнул, но не ответил — внутри всё сжалось. Убить за что конкретно? Что же приказал Барут той кошке? В тайге я убивал зверей только если не было другого выхода. Здесь, похоже, всё проще — и от этого хуже. Питомцы были не просто зверями, они как напарники, и мысль о том, что их можно просто прикончить…
Что ж, похоже здесь настолько жестокий мир. В голове были обрывки воспоминаний, что твари и вправду очень агрессивные, особенно дикие. Обузданные Звероловами — всё же прирученные, оттого спокойные.
Если хочу выжить в этом мире, мне нужно разбираться в питомцах не хуже, чем в следах на снегу.
Едва показалась лавка алхимика, я понял, что сдох. Казалось, ещё пара метров и просто упаду, но добежал до крыльца. Это как с подтягиваниями — сделал норму, и всё равно нужно выжать ещё парочку, стиснув зубы.
Мы влетели внутрь, и я сразу сунул свёрток Ирме. Она схватила его, развернула, и её маленькие, хитрые глаза загорелись, как у кошки, увидевшей добычу. Она посмотрела на огнежар с такой жадностью, будто это был не цветок, а слиток золота. Её узловатые, как корни старого дерева, пальцы дрожали, когда она держала цветок.
— Молодец, Макс, — буркнула бабка, не глядя на меня.
Ирма передала свёрток Ганусу, который уже стоял у стола, где лежал хрипящий Барут с посиневшими губами. Его грудь всё ещё была в крови, зеленоватый налёт вокруг ран пузырился, как будто яд жил своей жизнью. Алхимик взял огнежар, его длинные пальцы двигались быстро, но аккуратно.