— Максим, постарайся, чтобы в деревне я тебя больше не видел. Предупреждаю в последний раз. Не переживай, как только лекарь объявится, дам тебе знать, — проигнорировал мои слова староста, развернулся и неторопливо пошёл прочь.
Когда он скрылся за углом, я повернулся к Ирме. Очень хотелось обсудить эту ситуацию.
— Почему Ефим так хочет меня из деревни выгнать? Неужели он не видит, что болезнь если и была, то сейчас её нет?
Ирма вздохнула, глядя куда-то вдаль. Ее лицо смягчилось, но в глазах мелькнула тень тревоги.
— Чёрт знает что, мне-то откуда точно знать, чего там эти богатеи думают! Вижу просто, что в норме ты, не хвораешь! — она покачала головой. — Ох, не знаю, Максим. Ефим — хитрый лис, всегда был таким. Думаю, он прекрасно знает, что ты не болен, но что-то его гложет. Слишком уж он серьёзен, и это мне не нравится. Давай-ка ты пока в деревне не появляйся… А там… Зверолову, да ещё и старосте, доверие жителей огромное, не будем усугублять, понял? Сиди пока тихо!
Я кивнул и развернулся, намереваясь пойти домой. Тело жутко ныло и хотелось просто лечь в кровать.
— Максим! — окликнула меня бабка. — Подойди-ка, кой-чего расскажу.
— Да?
Старуха взяла меня под руку и повела в сторону моего же дома. Она улыбнулась, но в улыбке было что-то грустное.
— Тебе восемнадцать лет скоро, да и все эти дела со старостой… Расскажу тебе кое-что важное. Твой отец, он был… особенным. Моим сыном! С характером. Ух, как со мной огрызался, сорванец. Но сильный, стойкий!
Я почувствовал себя неловко. В груди росло теплое чувство, смешанное с гордостью. Отец Макса был хорош, и ему это явно нравилось. Тем временем голос бабки чуть дрогнул, но она продолжила:
— Он не просто зверей ловил — он их понимал. Знаешь, как быстро приручал диких тварей? У-у-у-у. А каких! Он быстро развивался. Однажды привёл к вам домой Клювожора! Представляешь?
— А? — недоумённо вымолвил я. — Что-то такого не помню.
— Вот тебе и «А»! Ты мелкий тогда был совсем, не помнишь. Но старосте не нравился потенциал твоего отца. Все боялись дышать, когда на Клювожора смотрели, зверюга была третьей ступени. А отец твой подходил, что-то шептал, и тот лежал у его ног, как собака.
— Староста завидовал? — удивился я.
— Он тогда и старостой-то не был, Максим. Просто опытный Зверолов, которого твой папа обогнал по мастерству! Это сейчас Ефим третьей ступени, а тогда до твоего отца далеко ему было. Я это к тому говорю, что не лезь-ка ты к этой дряблой лисе, понял? Вот лекарь прибудет со своим специальным питомцем, всё наладится.
Я кивнул, но тут же пришла другая мысль: если Ефим знает, чей я сын, может, он боится, что стану таким же? Не хочет, чтобы сын конкурента занимался этим ремеслом? Подмечать детали и тонкости — моя профессия, так что сразу вспомнил его взгляд на мои татуировки.
— А неплохой у тебя тайник, — сказал я, меняя тему. — Двойное дно. Могла бы и сказать.
Ирма нахмурилась, но потом махнула рукой.
— Нашёл и молодец. Если б не нашёл, я была бы разочарована. И нечего старуху учить что ей делать. Может проверить тебя хотела? — она замолчала, глядя на горизонт. — Ладно, Макс, это потом. Иди домой, день и так вымотал.
Я же решил, что где-то в глубине души бабка просто надеялась, что я не найду огнежар. Но спорить не стал — тело гудело.
Когда добрался домой, в нос ударил запах еды — тёплый и густой. Мама хлопотала у печи, ее движения были быстрыми, но выверенными, как у человека, который знает каждый угол своего хозяйства, как собственные ладони.
На столе уже дымилась миска с гречневой кашей, правда мяса было едва ли. Эх… непорядок.
Рядом стояла плошка с пахнущей квашеной капустой и пара ломтей ржаного хлеба. Я сел за стол, чувствуя, как желудок урчит, а мышцы ноют, будто весь день рубил дрова.
Ольга посмотрела на меня, ставя передо мной кружку с липовым чаем, от которого шёл пар, пахнущий медом. Её усталые глаза заметили больше, чем хотелось показать — и мою сутулую спину, и то, как я вымотался.
Она посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнула тревога.
— Все нормально, сынок? Что вы там делали? Что с Барутом?
Я отхлебнул чай и ответил, стараясь говорить ровно:
— Уже знаешь? Всё в порядке, живой, пойдёт на поправку. Алхимик вылечил.
Не хотелось рассказывать про Ефима — зачем заставлять её нервничать? Она и так волновалась за меня больше, чем за своё хозяйство. Жалко её — женщина и без того вымоталась. Поэтому решил сменить тему.
— А тебе отец рассказывал что-нибудь про своё ремесло? — спросил я, глядя в тарелку. — Про то, как он их приручал?