— Понятия не имею, — ответила она, ее кожу начало покалывать при упоминании его имени. Она нахмурилась, потому что ей не нравилось врать.
Она не рассказала своей матери ничего из того, что случилось в прошедший уик-энд, потому что у нее не было сил справиться со своей реакцией на Талоса.
— Я знала его отца, принца Летантоса… — Голос матери стал мечтательным. — Я пела для него однажды. Он был таким… мужественным!
— Мама, мне надо уходить.
— Конечно, дорогая. Если ты снова встретишься с принцем Талосом, передавай ему от меня привет.
— Передам.
Положив телефон на стол, Амалия провела руками по лицу.
Ей оставалось только одно — сказать Талосу Каллиакису правду.
Глава 3
Когда Талос нажал на кнопку звонка входной двери Амалии, он знал, что она будет его ждать. Она распахнула дверь до того, как он опустил руку.
Она уставилась на него бесстрастно, словно между ними ничего не происходило. Словно она не теряла самообладание в его присутствии.
Он последовал за ней на кухню.
На столе стояли поднос с пирожными и две тарелки. Амалия только что сварила кофе. Она была в черных джинсах, обтягивающих ее стройные ноги, и серебристом топе. Ее прямые темные волосы были зачесаны назад и уложены в свободный пучок на затылке. Она была без макияжа, и веснушки на ее носу казались ярче.
Было ясно, что она что-то задумала. Время поджимало.
Талос снова вспомнил, что планировал вернуться домой после прослушивания в субботу и провести остаток уик-энда с дедом. Вместо этого ему пришлось покупать это ужасное парижское здание. И для чего? Чтобы уговорить профессиональную скрипачку выступить перед королем.
Талос сел на стул. Он был уверен, что Амалия согласится с его предложением. К сожалению, ему пришлось прибегнуть к шантажу, чтобы добиться своего, но он был вынужден торопиться.
Рука Амалии задела его руку, когда она поставила перед ним кружку. Он уставился на ее пальцы — длинные, изящные. Ногти на ее левой руке были короткими и квадратными, а ногти на правой руке были намного длиннее и острее. Он вспоминал ее ногти весь день.
Он также ломал голову над реакцией, которую испытал, когда прижал Амалию и усадил ее себе на колени.
Талос наслаждался обществом красивых женщин. И красивые женщины любили его. Узнавая, кто он, они смотрели на него откровеннее и соблазнительнее.
Он еще не встречал женщину, которая испытывала бы к нему такую неприязнь. Он еще не встречал человека за пределами своей семьи, который в чем-то ему отказывал.
Амалия Картрайт обладала уникальной красотой. Ее дерзость одновременно злила и интриговала Талоса.
Ему захотелось узнать ее поближе.
Он почувствовал, как она переменилась, когда он схватил ее за руки. Как она затаила дыхание. Он тоже затаил дыхание. Сначала он смотрел на ее пальцы, а через секунду возбудился так, что просто опешил.
Он никогда не испытывал подобных ощущений.
И сейчас, наблюдая, как Амалия усаживается за стол, он снова почувствовал уже знакомое волнение.
— Месье, — сказала она, как только устроилась за столом и уставилась на него зелеными глазами, — недавно вы взывали к моим лучшим качествам…
— Но вы мне отказали, — вставил он.
Она кивнула в знак согласия:
— У меня были причины, которыми я собираюсь поделиться с вами, в надежде воззвать к вашим лучшим качествам.
Он настороженно оглядел ее, но промолчал.
— Мне очень жаль, но я соврала вам. Я не буду участвовать в другом концерте. — Она пожевала нижнюю губу. — У меня страх перед сценой.
Ее заявление было настолько смехотворным, что Талос покачал головой и рассмеялся.
— У вас? — спросил он, не потрудившись скрыть недоверчивость. — У дочери Колетт Бартез и Джулиана Картрайт страх перед сценой?
— Вы знаете, кто я?
— Отлично знаю. — Он скрестил руки на груди и посерьезнел. — Я должен был о вас разузнать.
Он заметил, как ее зеленые глаза дерзко сверкнули — первый признак того, что ее спокойствие обычная бравада.
— Ваша мать-француженка — самое успешное меццо-сопрано в мире. Я признаю, я не слышал игру вашего отца, но я понимаю, что он известный английский скрипач. Я также узнал, что ваш отец когда-то играл в Карнеги-Холл с моей бабушкой.
Он наклонился вперед и положил подбородок на руки.
— В детстве вас считали вундеркиндом, но, когда вам исполнилось двенадцать лет, ваши родители убрали вас подальше от публики, чтобы вы сосредоточились на своем образовании. В двадцать лет вы стали профессиональным музыкантом и вступили в ряды Национального оркестра Парижа в качестве второй скрипки. Эту позицию вы удерживаете уже пять лет.