И когда на пороге спальни появляется седовласый высокорослый мужчина в яркой рубашке аля-гаваи и широких шортах, я просто стыдливо утыкаюсь лбом в голое плечо Дани, подглядывая за происходящим одним глазом. И по хаотичному дыханию Вершинина, понимаю, что он сам с трудом сдерживает шквал эмоций.
Отец Данила замирает в дверях, а глаза, очень знакомые мне, только с лучиками морщинок у их внешних уголков, мгновенно округляются.
– Sorry. I didn't know you have company, – растерянно бормочет мужчина, переводя ошарашенный взгляд с меня на сына. Но тут же с акцентом тихо добавляет, обращаясь к нему с явными нотами облегчения в голосе. – Хвала небесам! Я уже думал, что не видать мне внуков.
– Папа! – Данил через смех вздыхает и, морщась, трет пальцами переносицу. – Она понимает по-русски.
Мужчина теряется окончательно. Молча уставившись на сына, приподнимает седые широкие брови в ожидании ответа. И после секундной нервной тишины, Данил прочищает горло и, словно собираясь духом, расправляет плечи и с такой милой помпезностью произносит:
– Аль, это мой папа. Андрей Николаевич.
– Очень приятно… познакомиться, – пищу я из-за плеча Дани, безбожно краснея и не рискуя выглянуть, представ во всей своей красе.
Я, конечно, не так хотела бы провести подобное знакомство… Но Андрей Николаевич, смущенный ничуть не меньше, с широкой улыбкой отвечает мне уверенным кивком.
– И как зовут же эту милейшую особу?– он хитро обращается к сыну. – И почему я узнаю о ней только сейчас?
– Ты знаешь о ней уже давно, – через плечо Данил бросает на меня взгляд.
Горящий. Живой. Искренний. Его горячие длинные пальцы находят мои и осторожно переплетаются с ними. Этим жестом он снова расшатывает пульс до предела. Молча смотрю на Даню снизу вверх, подперев его плечо подбородком.
– Я рассказывал тебе, пап, – тихо произносит Данил, крепко, до приятной боли сжимая мои пальцы в своей ладони. – Это моя Мальвина.
Эпилог
– Ми. Ре. Соль. И вот сюда две черненькие нотки одновременно.
Длинные, немного мозолистые от вечного копания в моторах машин, пальцы, как негнущиеся деревяшки, топчут клавиши, потом еще и промазываю, заставляя инструмент жалобно стонать. А меня вздрогнуть и поморщиться.
– Да блин, – за спиной слышу недовольное фырканье. – Что-то сложно. А попроще, не?
– Дань, это собачий вальс. Куда уже проще? – иронично вздыхаю я.
И пользуясь моментом, что расположилась между его широко расставленных ног и моего лица не видно, с улыбкой закатываю глаза. Данил и фортепиано – это просто одна эмоция: «а-а-а!». И полное отсутствие хоть какого-либо слуха. Поэтому уже как минимум полчаса мы, сидя прямо на коробках посреди комнаты, мучаем этот несчастный вальс.
Распаковать мой инструмент первым было глубокой ошибкой. Даня, походу, твёрдо решил, что разбор всех остальных вещей, ввезенных в нашу маленькую квартирку, не такая уж и первоочередная задача. И теперь усердно и очень умилительно пыхтит мне в затылок.
– Покажи ещё раз. Попробую заново, – требует мой ученик.
– Давай ты лучше разберешь хоть пару коробок? – с мольбой в голосе прошу я, понимая, что мой инструмент скоро разрыдается от фальши.
– А ты?
– А я тебе поиграю. Шопена, например?
– Эй, – Данил прижимается грудью к моей спине, захватывая меня в свои крепкие объятия, и ласково покусывает мое плечо, – мадам Вершинина, так нечестно.
– Да-а-ня-я, – с театральным недовольством фыркаю, – ну, какая Вершинина?
– А кто пять дней назад обменялся кольцами и давал клятву вечной любви? – Покусывания становятся парящими поцелуями, плавно текущими вверх по шее.
– Ага. В Вегасе, немного бухие перед Элвисом Пресли и кольцами, скрученными из проволоки от «Моёт», – смеюсь я и намеренно подставляю себя под теплые губы Данила.
Хотя от воспоминания о нашей поездке в Лас-Вегас с Крис и Ником отойти не могу до сих пор. Это была всего одна ночь на одном из самых популярных драйвовых музыкальных фестивалей.
И закончили мы ее в какой-то липовой часовне, где прямо в джинсах и футболках дали согласие росписью на стодолларовой банкноте под радостные всхлипывания пьяненькой Крис, рыдающей на плече у Никиты. Но в тот момент я была вулканом из эмоций. Утопала в Данькином взгляде, полным восхищения и счастья. У меня даже промелькнула такая девчачья, ванильная мысль, что будь это все по-настоящему, я, не задумываясь, ответила бы «да».
Потому что за три года нашего совместного быта и уюта, Данил ни разу не дал в себе усомниться. Да, были и ссоры, и недопонимания, но сожаления, что у нас появился второй шанс – не было.
Мы до безумия с ним разные. Я все ещё живу и дышу музыкой, катаюсь по гастролям, а Даня, помимо того, что числится волонтером в одной из клиник, помогающей бороться с зависимостью, оказался дотошным технарем.
Его отец таинственным для меня образом просто втянул сына по уши в свой небольшой бизнес, связанный с машинами. Данил порой чуть ли не мурлычет от удовольствия, копаясь под их моторами. С Андреем они оказались на какой-то одной волне, понятной только им двоим. Я иногда даже ревную…
А вообще, безумно рада, что он так вовремя появился в жизни Дани, который все еще корит себя за упущенное из-за своих игр время, которое мог бы провести с мамой. К дате каждой годовщины это без труда читается в его глазах.
Как и читалась нервозность перед поездкой в Вегас. Перед тем как соглашаться на предложение Ника и Крис, однозначно собравшихся на этот фестиваль, мы честно обсудили и без того понятные минусы.
Лас-Вегас – это страна игр, лёгких денег и казино. Но именно там я почему-то почувствовала, что Даня словно освободился от собственных страхов уже окончательно. Да и он потом сам же и признался. Прямо перед ряженым Элвисом, надевая на мой безымянный палец скрученное из проволоки кольцо, произнося то, что было понятно лишь нам двоим:
«… я только здесь понял окончательно: ничто и никто в этом мире больше не заставит меня пройти через этот ад еще раз. У меня есть самый крепкий и непоколебимый якорь. У меня есть ты…»
А и я верю. И причин не верить не вижу, потому что не собираюсь оглядываться на прошлое. Есть мы. Здесь и сейчас. В этой крохотной квартире в районе Западного Голливуда. Сидим посреди полупустых стен на коробках, так и не сняв с себя эти смешные проволочные кольца. Так и ходим в них, как два счастливых дурака.
– Аль, – прекратив целовать мне шею, Даня неожиданно выпрямляется и зарывается лицом в волосы на моем затылке, – а давай сделаем это по-настоящему?
– Ты о чем? – плавно веду головой и плечами, прижимаясь к нему все плотнее.
Разморенная поцелуями и тёплыми объятиями, я не сразу понимаю вопроса.
Данил сильнее придвигает меня к себе, крепче скрестив свои руки на моем животе. Делает один глубокий вдох и, утыкаясь мне носом в место за ухом, рвано выдыхает:
– О нас. Давай распишемся по-настоящему? – и очень волнительно и тихо добавляет. – Если, конечно, ты хочешь…
Мое сердце падает куда-то к ногам. Я замираю в руках неровно дышащего мне в шею Данила. И эта нервозность невидимыми нитями пробивает и меня. Насквозь. К языку липнет очень дурацкий вопрос: это же предложение, да? Но я молчу, начиная закусывать свои губы. Точно знаю, сейчас я очень и очень глупо улыбаюсь.
– Алька, ну скажи хоть что-нибудь… – нервно и горячо хрипит мне Данил на ухо. – Я сейчас чокнусь…
Хлопаю уже влажными ресницами, уставившись в ряд черно-белых клавиш, словно мысленно собираюсь спросить их разрешения.
А потом понимаю, что оно и не нужно. Я ведь уже сказала Данилу: «Да».
Что мешает мне сделать это еще раз?