Повернувшись к одному из партизан, командир отряда приказал:
- На всякий случай спать немца положите отдельно ото всех. Обращайтесь с ним вежливо. Кто знает, может, завтра он станет нашим товарищем. Но глаз с него пока все же не спускайте. Понятно?
- Так точно, товарищ командир!
Шменкель вышел на улицу. Ночь была ясной и морозной, под ногами скрипел снег. Фриц глубоко вздохнул, будто освобождаясь от тяжелого груза. Его радовало, что русские если и не полностью поверили ему, то по крайней мере хотят верить. Он молча шел по дороге. Справа от него шагал переводчик, слева - партизан. У какого-то сарая остановились. Партизан открыл дверь и показал Фрицу, где он будет спать. Шменкель не заставил себя долго ждать и тут же завалился на сено. Русские ушли, но замок на сарай не повесили. Засыпая, Фриц слышал, как около избы, где остановился командир партизанского отряда, ходил часовой.
Командир отряда и комиссар сидели за столом. Тихомиров только что вернулся после обхода постов. Командир встретил его вопросом:
- Ну, как наши товарищи отнеслись к тому, что в отряде будет немец?
Комиссар ответил не сразу. Свернул цигарку, закурил.
- Мнения самые разные. Одни говорят, вряд ли немец будет стрелять в своих, другие считают, что немцам вообще ни в чем нельзя верить.
- И что же ты им ответил?
- А как ты сам думаешь, командир, будет этот немец стрелять в своих или нет? - в свою очередь спросил Тихомиров.
- Выходит, ты ему тоже не веришь?
Комиссар досадливо махнул рукой: он и слышать не хотел подобного вопроса.
- Что значит - верить? Я должен точно знать, быть убежденным в этом, понял? А уж тогда я буду спорить с другими.
Просандеев чуть не вспылил, но сдержался. Он хорошо знал своего комиссара: в любом деле Тихомиров должен был сначала убедиться сам. Комиссар отряда был осторожен и предельно сдержан. Однако эта осторожность не раз удерживала командира от опрометчивых решений.
Оба они, командир и комиссар, были организаторами этого хоть и небольшого, но крепкого партизанского отряда. За короткий срок отряд обзавелся лошадьми, автоматами и даже пулеметами, И в этом прежде всего была заслуга комиссара, который составил смелый и хитрый план захвата оружия. Однако сейчас Тихомиров казался командиру чересчур осторожным.
- Этот немец - антифашист, и не следует его путать с гитлеровцами, заговорил командир. - Вспомни бои в Испании, интернациональные бригады... Разве там не было немцев? Тут, брат, нужно руководствоваться классовой точкой зрения...
Тихомиров усмехнулся:
- Ну, Иван, ты сейчас, чего доброго, прочтешь мне лекцию. Скажи уж лучше, что тебе этот немец понравился.
- Ну и что из того? - пробормотал командир. - Каждый честный человек мне симпатичен. Однако мое решение не зависит от личной симпатии.
- Я тебя понимаю, Иван. Ты, конечно, хочешь видеть только хорошее, но... Я не говорю, что не доверяю этому немцу. Он и на меня произвел хорошее впечатление. Все это так. И все же представь себе: отряд вдруг попадает в очень тяжелое положение, перед нами - превосходящий противник. Не испугается ли тогда наш немец?.. Не отрицай, Иван, ведь ты его совсем не знаешь. Не забывай, что у каждого человека есть свои привычки, рефлексы, что ли, и тому подобное. Есть они и у Шменкеля.
Просандеев со злостью стукнул кулаком по столу, чувствуя, что у него нет аргументов, чтобы разубедить комиссара.
- Мы создавали наш отряд не по приказу. Вы сами выбрали комиссара, меня ведь никто не назначал. Связь с подпольным райкомом установить не удалось. Я не боюсь ответственности, нет, командир. Но поскольку мы действуем самостоятельно, мы обязаны быть бдительными вдвойне.
- Ты хочешь еще раз проверить немца? - спросил командир.
- Да.
- Сейчас или дождемся утра?
- Сейчас. Пусть Виктор его разбудит.
Просандеев недоуменно пожал плечами. Он не верил, что ночной разговор со Шменкелем может дать какие-нибудь новые доказательства.
Вскоре в избу вошел заспанный Коровин. Сообразив, в чем дело, он тотчас же повел командира и комиссара к немцу.
Когда они подошли к сараю, часовой доложил командиру, что немец спит как убитый.
- Вот и хорошо. - Просандеев открыл дверь и фонариком посветил Шменкелю в лицо.
Фриц спал на сене и чему-то улыбался во сне.
Тихомиров тихо сказал Коровину:
- Мысли человека легче всего прочесть на лице, когда он спит.
Просандеев потушил фонарик:
- Он спит как младенец.
Комиссар, однако, попросил:
- Иван, посвети-ка ему в лицо.
Просандеев вновь зажег фонарик. Коровин наклонился над спящим:
- Шменкель, вставай! Гестапо!
Немец так крепко спал, что его пришлось долго трясти за плечо. Но вот он наконец проснулся и, неожиданно вскочив на ноги, ударом кулака в плечо сбил Коровина с ног. В одно мгновение Фриц выхватил тесак и закричал:
- Что вы от меня хотите, собаки?! Почему вы меня не застрелите?!
Партизаны поняли, что Шменкель все еще находится во власти сна, а слово "гестапо" лишило его способности соображать, где он и кто перед ним. Еще мгновение - и он бросился бы на людей, стоявших в темноте. Коровин тихо заговорил с ним по-немецки, а Просандеев перевел луч фонаря в сторону и, собрав весь свой запас немецких слов, проговорил:
- Хорошо, Фриц, хорошо, теперь спать, пожалуйста, спать.
И партизаны вышли из сарая.
- Ну и что ты понял? Как он себя будет вести в бою? - обратился командир к комиссару.
- Этого я сказать не могу, но зато сейчас мне стало ясно, что он ненавидит фашистов. - И повернувшись к часовому, Тихомиров сказал: - Ты его не буди утром. Пусть спит. Сам проснется...
Шменкель проснулся часов в девять. Он чувствовал себя отдохнувшим. И тут он начал припоминать, что ночью к нему кто-то приходил. Фриц поискал глазами тесак, но он лежал рядом, на сене.
"Неужели это мне приснилось? Или, может, меня действительно проверяли?" - размышлял он.
Однако мысль о проверке ничуть не испугала его. Скитаясь по лесу и ища встречи с партизанами, он не раз думал о том, что его, конечно, будут проверять.
"У них есть все основания не доверять мне. Я немец, а какой я немец это еще нужно доказать делом".
Толкнув дверь, Фриц вышел во двор. День был морозный. На солнце ярко сверкал снег. Часовой, стоявший у соседнего дома, кивнул Фрицу и что-то сказал по-русски, но Шменкель не понял ни слова.
Когда же Фриц подошел ближе, русский похлопал его по плечу и несколько раз повторил:
- Кушать, Фриц, кушать!
Фриц вошел в избу, где вчера вечером его допрашивали. У печи орудовала ухватами хозяйка. Увидев вошедшего, она показала ему на рукомойник, сбоку от которого на гвозде висело чистое полотенце. Пока Шменкель умывался, хозяйка, не обращая никакого внимания на немца, поставила на стол картошку и хлеб.
Вскоре в избу вошел Просандеев. Он по-дружески поздоровался с Фрицем, однако ни словом не обмолвился о ночном "испытании". Командир несколько раз объяснил Шменкелю, что ровно в двенадцать часов в правлении колхоза партизаны устраивают собрание, на котором, собственно, и будет решаться его дальнейшая судьба.
В правление Шменкель пришел вместе с командиром, комиссаром и переводчиком. Все взгляды скрестились на Шменкеле, но он был спокоен и не опускал глаз.
Переводчик усадил Фрица в первом ряду. В президиуме находились командир отряда, комиссар и командиры отделений. Собрание открыл Тихомиров и сразу же предоставил слово командиру. Говорил Просандеев долго и быстро, так что Фриц ничего не понял, а Коровин переводил ему лишь некоторые фразы. Однако по тому вниманию, с каким партизаны слушали своего командира, было ясно, что решается очень важный вопрос. Затем слово предоставили Шменкелю.
Фриц встал, легким движением руки откинул волосы со лба и оглядел собравшихся. На лицах одних застыло недоверие, другим, казалось, было все равно, что скажет немец, третьи смотрели приветливее. Но ни одного взгляда ненависти - это он хорошо видел.