Конюх согнулся в поклоне. О том, что придется еще некоторое время посидеть под замком, он не жалел. Да, скучновато. Зато работать не надо. А что его выпустят, парень даже не сомневался. Правда ведь на его стороне.
А вот Лайон был не слишком доволен. И когда они вышли в коридор, смерил Арельса ледяным взглядом.
— Надеюсь, вы понимаете, что моя сестра не стала бы отдавать такой приказ?
— Я собираюсь опираться не на эмоции, а на факты. И вам советую поступать так же.
Лайон в красках представил, куда собеседник мог бы засунуть свой совет. И только воспитание не позволило ему произнести это вслух. А так хотелось…
Нортман, тем временем, подошел к дальней двери.
Вторая камера ничем не отличалась от первой. Такой же чайник, груда одеял. Только лакей выглядел совсем расклеившимся. И буквально сразу бросился на колени, прося о милости.
— Ваше сиятельство, клянусь, я ни в чем не виноват. Меня оговорили!
Лайон скрестил руки на груди и посмотрел на лакея с заметным отвращением. Однако Нортман даже бровью не повел.
— Встань. — приказал он. — А теперь расскажи, что произошло. Спокойно и по порядку. Лично я пока тебя еще ни в чем не обвиняю.
— Ваше сиятельство, благодарю! — Торенс нервно дернул головой и опустил взгляд. — Это все конюх, это он облил водой лестницу, а потом объявил, что это сделал я! Мне бы и в голову не пришло… Я всего лишь жертва клеветы!
— Зачем же Михалю понадобилось тебя подставлять? — Нортман говорил спокойно, и даже дружелюбно. Это слегка ободрило парня.
— Только не гневайтесь, ваше сиятельство… — торопливо заговорил он, — Знаю, я должен был рассказать об этом сразу, но я боялся. Маленькие люди вроде меня платят за подобные тайны жизнью. Дело в том… — он судорожно сглотнул, — что ее сиятельство… ох, даже не знаю, как произнести это вслух. Словом, они давно уже состоят с этим конюхом…
— Что ты несешь? — вспыхнул Лайон. — Как ты смеешь оговаривать графиню?
— Граф Бартон! — кашлянул Нортман. — Еще раз вмешаетесь, прикажу выставить вас вон.
— Граф Арельс, при всем уважении. Неужели вы готовы поверить в такую чушь?
По губам Нортмана скользнула легкая улыбка.
— У меня нет причин не доверять верному слуге, а учитывая репутацию графини… — не закончив мысль, он снова кивнул лакею. — Так моя жена состояла с конюхом в порочной связи?
— Да, ваше сиятельство, клянусь честью!
— Нельзя клясться тем, чего не имеешь. — зло бросил Лайон.
Однако граф Арельс оставил его слова без внимания.
— И как давно это началось?
— Так еще с начала лета, с самых первых дней, как ее сиятельство появились в замке. — лакей перестал трястись и говорил уже гораздо спокойнее. — Михаль даже хвастался, что свел с ней близкое знакомство еще в столице.
Лицо Нортмана осталось непроницаемым.
— Почему ты сразу не пришел ко мне?
— Я боялся. И еще… — парень покусал губу, — Ее сиятельство делали и мне определенные намеки, однако я честный человек, а потому, сразу сказал, что недостоин ее внимания. Тогда графиня разгневалась и объявила, что я жестоко поплачусь за несговорчивость. Но я и подумать не мог, что это произойдет именно так.
— Любопытная история. — медленно произнес Нортман, когда лакей замолчал. — И как будто похожа на правду.
Торенс закивал. А Лайон скрестил руки на груди. Праведное негодование, объединившись с чувством собственного бессилия, выжигало изнутри.
— Граф Арельс. — выдохнул он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно ровнее. — Как вы можете верить человеку, который намеренно пытается очернить имя вашей жены? Я хорошо знаю Алесию, и она никогда не позволила бы себе бесчестного поведения.
— Только вот ее репутация говорит сама за себя. — Нортман по-прежнему сохранял невозмутимость. — Поэтому конюха, боюсь, придется повесить…
В глазах лакея промелькнуло торжество. Лайон выдохнул, собираясь возмутиться, но прежде чем он успел это сделать, граф Арельс, казавшийся совершенно расслабленным, внезапно шагнул к слуге и ухватил того за загривок.
А затем, с силой шаркнул лицом о стену. Торенс пронзительно взвизгнул. На серых камнях заблестела кровь. Даже Лайон вздрогнул от неожиданности. А Нортман заговорил снова, однако теперь в его голосе не осталось напускной доброжелательности. Напротив, каждое слово резало, словно сталь.
— А теперь я хочу услышать правду. Начнешь снова врать, я выдавлю тебе глаза, отрежу язык, уши, мужское естество, переломаю кости, а то, что от тебя останется, подвешу где-нибудь в лесу на дереве, чтобы волки не облегчили раньше времени твои муки. Догадываешься, как долго будешь умирать?