Нортман нахмурился. Ему не хотелось думать о дядюшке плохо. Но что, если Эгар решил все же «помочь» племяннику? Как бы мягче выразиться, на свой лад. Только причем тут тогда барон Диорти? Ведь покушение оплачивал именно он. И смысл тянуть с исполнением до весны?
От всех этих вопросов голова шла кругом. И не только у него. Лайон тоже был в замешательстве. Казалось, что ответ буквально на поверхности, однако не хватало какой-то важной детали. Какой-то малости, чтобы его ухватить.
Однако в самый разгар «мозгового штурма» в дверь тихонько поскреблись. И в библиотеку робко заглянула Агнета. Хозяина замка она боялась до дрожи в коленях, и только поручение госпожи заставило ее сюда прийти.
— Ваше сиятельство, ваше сиятельство, — пролепетала она, теребя передник, — Юная госпожа, кажется, заболела, поэтому ее сиятельство просили передать, чтобы как можно скорее отправили за Альмой. Это знахарка из левобережья.
— Что с виконтессой? — перебил ее Нортман, подавшись вперед.
— У нее жар, и вроде бы тяжелое дыхание. — сообщила девица, не поднимая головы. — Госпожа сейчас сидит с ней, но нужно отправить за Альмой.
— Я понял, можешь идти.
Агнета улетучилась. Лайон поднялся со своего места.
— Граф Арельс, если не возражаете, то за Альмой лучше отправиться мне. Я знаком с ней совсем немного, но она и правда хорошая знахарка.
Нортман остановил его нетерпеливым жестом.
— До деревни графини примерно три дня. Квардес гораздо ближе. И там есть достойные лекари, тот же эйс Гардвин имел, в свое время, обширную практику в столице.
Лайон не стал спорить. Ему тоже доводилось слышать про этого лекаря, один прием у которого стоил около пяти аргенов. Поэтому лечил эйс Гардвин исключительно богатых людей. Странно, что сестра сама про него не вспомнила.
— Тогда я отправлюсь в Квардес. И привезу лекаря, самое большее — через два дня.
Нортман, оценив его порыв, первым протянул руку.
— Буду очень вам признателен, граф Бартон. Кажется, я сильно заблуждался на ваш счет.
После дневного сна Лианне стало заметно лучше. Жар спал. Девочка с аппетитом поужинала, снова принялась болтать о всякой ерунде и выглядела вполне здоровой. Глядя на нее, Алесия даже подумала, что зря подняла такой переполох. Стоило ли беспокоить Альму из-за своей мнительности?
Но уже на следующее утро стало ясно — не зря.
— У меня горло болит. — пожаловалась виконтесса, морщась через каждое слово. — И голова. И в груди будто тяжелый камень.
Алес нахмурилась, чувствуя, что сбываются ее худшие опасения.
— Ну-ка открой рот и высунь язык.
Девочка послушно выполнила указания. Горло у нее оказалось красным и немного распухшим. Вроде бы. Последнее было трудно определить на глаз, потому что прежде Алесии не доводилось разглядывать чужие гланды.
Она и на свои-то глядела последний раз лет десять назад. Но краснота вроде сама по себе признак отека? Ладно, спасибо хоть нет гнойников.
— Кажется, все не так плохо… — произнесла она, желая ободрить падчерицу. — Но тебе лучше остаться в постели. Я распоряжусь, чтобы приготовили бульон и травянок с медом. Тебе не помешает обильное теплое питье.
— А я не умру? — робко спросила Лия, подтянув повыше одеяло.
Алес изогнула бровь.
— Пфф… Ты сейчас серьезно? Прости, не хочу преуменьшать твои страдания, но от больного горла не умирают. Да, это неприятная штука, но полежишь несколько дней и все пройдет.
Она видела, как после ее слов Лианна выдохнула с облегчением. Но вот у нее самой, на душе было как-то неспокойно.
День тянулся бесконечно долго. Стараясь гнать от себя дурные мысли, Алес поила падчерицу бульоном, вливала в нее отвар шиповника и малины и даже предложила прополоскать горло соленым раствором…
Но после первой же попытки девочка зашлась таким жутким кашлем, что от полоскания пришлось отказаться, чтобы не сделать еще хуже.
Хотя в целом, Лия держалась молодцом. Ела по чуть-чуть жидкое пюре, старалась не жаловаться, да и жар больше не возвращался. Температура, конечно, была, но не выше тридцати восьми.
Однако Алесия все равно ждала Альму, понимая, что в случае чего, своими силами она точно не справится.
Увы… о том, что вместо крестьянки должен прибыть лекарь, графиню никто не предупредил.
К себе Алесия отправилась глубоко за полночь. Будь ее воля, она просидела бы с больной до самого утра, но граф, который в течение дня не находил себе места, сам вызвался подежурить у постели дочери.