Алесия же, на этом моменте, закрыла ладонями лицо и горько расплакалась. Кому-то для слез требуется лук, но запах — это определенно минус. Так что она поступила умнее, заранее растерев в руках несколько крупинок соли. И теперь достаточно было прижать соленые пальцы к глазам, чтобы слезы хлынули рекой.
Но даже уйдя с головой в рыдания, она не давала графу приблизиться к себе. Хотел ли он ее утешить, или приобнять, надо было держать дистанцию. Поэтому Алес все отступала, пока до мужчины не дошло, что лучше ее не трогать.
Поняв, что успокоить жену не получится, Нортман решил зайти с другой стороны.
— Здесь холодно. Давайте хотя бы спустимся вниз?
Алесия замотала головой и едва вымолвила, что не хочет в таком виде попасться на глаза кому-нибудь из слуг. А уж что они теперь подумают? И вообще, больше всего на свете она хочет остаться здесь одна.
Этот вариант не устраивал уже графа. Но не тащить же жену вниз силой? Она и так испуганно дергалась, стоило только приблизиться к ней.
— Вам не нужно меня бояться.
— Пожалуйста, не прикасайтесь ко мне!
Нортман обреченно возвел глаза к потолку. Похожие слова он уже когда-то слышал. Как иронично, тоже от своей жены. Только вот обстоятельства были совсем другие. И он тогда был другим. Он выдохнул.
— Хорошо. Обещаю, что против вашей воли я вас не трону. А теперь, давайте все же спустимся вниз.
Алес моргнула, смахивая с ресниц соленые капли. Тело буквально молило о теплом одеяле и горячем чае. Внутренний голос тоже был всецело за. Удивительное единодушие, учитывая, что еще даже не зима. Она шмыгнула носом.
— Я… я спущусь. Следом за вами. Позвольте мне совсем немного побыть одной и прийти в себя.
Нельзя сказать, что такой вариант устраивал графа. Однако он вынужден был кивнуть.
— Вас подождать внизу?
— Не нужно… я приведу себя в порядок и выйду к завтраку.
— Хорошо.
Нортман сдержал свое слово и не стал задерживаться у входа в башню. Откровенно говоря, мужчине тоже хотелось немного побыть одному. Рассказ жены вызвал в нем довольно противоречивые чувства.
С одной стороны — наивная соседская девочка, натворившая глупостей из-за неудачной любви. И расплатившаяся за это сполна. Не она первая, не она последняя.
А с другой… По-человечески, графиню было жаль. Только вот мужчина очень сомневался, что смог бы дать ей те чувства, которые она когда-то так от него ждала. Он вообще не был уверен в своей способности любить.
Может, еще лет пятнадцать назад, до первого брака в нем и оставалось что-то теплое, возвышенное. Но оно давно уже исчезло. Выгорело, не оставив и следа.
Однако как теперь держаться с графиней? Если та не солгала насчет своих чувств, то… Нортман нахмурился, озаренный внезапной мыслью.
А ведь графиня вполне могла и солгать.
Зачем? А зачем люди вообще лгут? Обычно — ради выгоды, или чтобы упрочить свое положение. Достаточно вспомнить некоторых чиновников из дворца.
Мысль была неприятной, но она определенно заслуживала внимания.
Женщина не могла соврать о своем браке с бароном, там одна только невинность говорила в ее пользу.
А вот насчет любви… Была ли она влюблена именно в него? Ведь разбить ей сердце мог любой аристократ, когда-либо бывавший в доме ее отца.
Хотя… старик Бартон действительно заговаривал когда-то о помолвке. Что-то такое теплилось в глубинах памяти. Точнее, мужчина помнил реакцию своего отца, который желчно высказался о подобном союзе. Мол, нет смысла ждать невесту столько лет, потому что девки — существа слабые. И дохнут еще до рубежа юности, словно мухи.
Да, грубо. Но прежний граф Арельс позволял себе и не такие высказывания, особенно в кругу семьи.
Нортман встряхнул головой, желая выбросить голос отца из головы. Вспоминать этого человека лишний раз не хотелось. Лучше вернуться к жене.
И допустить (пока только допустить), что ее слова о былых чувствах не были правдой. Тогда графиня обязательно проявит себя. И наверняка потребует внимания. Либо украшений. Либо уступок. Что там еще могут требовать женщины, желая взять над мужчиной верх?
Главное, разобраться с ее мотивами. Ну а там уже действовать по ситуации…
— Отец! — из ближайшего коридора вдруг вынырнула Лия. Свежая, радостная. Она не бросилась к родителю на шею, но ее сияющие глаза говорили сами за себя. — Я лишь сейчас узнала, что ты вернулся! Ты… больше не сердишься на меня?
— Сержусь? — удивился Нортман. На фоне поездки, сгоревших полей, ситуации с женой, — шалость дочери успела как-то изгладиться из памяти. И теперь действительно казалась всего лишь неудачной шуткой. — Ну разумеется нет.