Через час Эмма вытащила форму для запекания из духовки и поставила ее на плиту.
— Хорошо? — спросила она.
Я смотрела на шкворчащую курицу с идеальной золотистой корочкой. Я вдохнула, ожидая, не вызовет ли аромат тошноту. Ничего.
— Выглядит великолепно, — сказала я с улыбкой.
— Поверить не могу, что мы смогли что-то приготовить, — рассмеялась Эмма.
— Пахнет очень вкусно. Надеюсь, она съедобная.
— Есть только один способ узнать, — сказала Эмма, вытаскивая из шкафа пару тарелок.
Мы положили в тарелки курицу и овощной салат, который нарезали, пока курица жарилась, и сели за стол. Я посмотрела на Эмму, а она посмотрела на меня. Столкнуться с нашей собственной кулинарией было страшновато.
— Ты первая, — сказала она, указывая вилкой на мою тарелку.
— Я беременна! Пробуй ты.
Она вздохнула, уставившись на тарелку, а потом все-таки подцепила вилкой кусочек курицы:
— Имеет ли смысл на всякий случай помолиться?
— Вряд ли мы отравимся, — рассмеялась я.
— Я бы не была так в этом уверена…
Я смотрела на Эмму, ожидая, когда она откусит первый кусочек.
— Ну как?
— Вкусно, — улыбнулась моя подруга.
— Ага! — воскликнула я, прежде чем попробовать.
Курица была приготовлена просто идеально. Я едва не застонала от удовольствия. Эмма внимательно наблюдала за мной.
— Что? — спросила я с полным ртом курятины.
— Я жду, когда ты встанешь и побежишь в ванную, — сказала она с улыбкой.
— Вот уж нет! Такую вкуснятину зря переводить я не согласна. Вообще, я готова только ее оставшиеся полгода и есть.
— Хорошо. Рада, что тебе понравилось. Наконец-то мы нашли то, что нравится ребенку! У меня такое чувство, что он или она будет разборчивым в еде.
— Надеюсь, нет. — Я закатила глаза.
Мы поужинали, и впервые за несколько недель я почувствовала себя довольной. Меня даже не тошнило.
— Хочешь посмотреть фильм?
— Конечно, но без мелодрам, — предупредила я.
— Ужасы?
— Нет!
Она расхохоталась.
— Хорошо. Тогда, может, что-то из старых комедий? — спросила она, переключая каналы, пока я устраивалась на другом конце дивана, завернувшись в одеяло.
— Подходит.
Было приятно иметь компанию. Едва ли не впервые в жизни я так много дней провела в одиночестве. У меня всегда была работа, из-за которой я часто выходила из дома. Я разговаривала с людьми весь день. Сейчас же уже полтора месяца я общаюсь только с Эммой. Без нее я бы не смогла все это пережить.
Когда фильм закончился, Эмма встала и погладила меня по голове:
— Я пойду. Ты выглядишь уставшей. Иди спать.
Я зевнула, кивая:
— Мне кажется, что я только и делаю, что сплю.
— В тебе растет человек. Это отнимает много сил.
Я встала, обняла Эмму и поблагодарила ее за вечер.
— Я позвоню тебе завтра.
— Поспи немного, — сказала она и ушла.
Я заперла дверь, выключила свет и пошла спать. Лежа в кровати, я могла думать только о Максиме. Что он делает? Он был с другой женщиной? Мысль о том, что он прикасается к кому-то еще, причиняла мне боль.
— Спокойной ночи, малыш, — прошептала я в темноту, поглаживая все еще плоский живот.
Глава 52. Максим
Наконец-то нам с братьями сообщили, что жизни нашей мамы ничего не угрожает. Оказалось, что она упала с лестницы. Ей дали обезболивающее и отвезли на рентген, после чего положили в палату. У мамы был сломан тазобедренный сустав, так что впереди нас ждал непростой путь.
— Лучше бы вам зайти завтра, — сообщила нам медсестра, — ваша мама уже уснула, и ее соседка по палате тоже спит.
— Ее соседка по палате? — сказал я, приподняв бровь.
— Да. Больница переполнена.
— Нам нужна отдельная палата! — выпалил Дима.
Женщину наши требования не впечатлили.
— Тогда вы можете поговорить с главврачом, но он будет только утром. У нас действительно вообще нет свободных палат, а перевозить вашу маму куда-то я бы пока не рекомендовала.
Медсестра ушла. Мы с братьями переглянулись, прежде чем войти в палату. Увидев мать, лежащую в постели, с синяком на руке и еще одним на лице, я испытал настоящую боль.
— Как же она умудрилась? — прошептал Коля.
— Не знаю, — очень тихо ответил Ваня.
— Тридцать лет жила в доме, а тут упала, — пробормотал я.
Дима улыбнулся, наблюдая, как наша мама спит.
— Небось торопилась куда-то. Она ж никогда не замедляется.
Я кивнул, не говоря ни слова. Я не мог перестать смотреть на маму. Почти два часа я боялся, что ее не смогут спасти. Мы же вообще не понимали, что с ней случилось.