Сделала десять крошечных вдохов и выдохов — так описано в одной моей любимой книге, и это помогло избавиться от наваждения.
Правда в последнее время помогало все реже. Спасала меня, однозначно, операционная. Я хирург, правда все еще студент-медик старших курсов, но как говорили, подаю большие надежды.
Во время операции тумблер переключается, и я больше не думаю ни о чем, кроме конкретно поставленной цели — спасти пациента, дать ему шанс. Своего кладбища пациентов у меня пока не было, но знаю, что когда-то это случится. В моей душе уже и так есть свое личное кладбище, так что все самое плохое со мной уже случилось давно.
Под поток печальных мыслей вошла в медицинский душевой отсек, смыла с себя весь этот отвратительный день и полностью настроилась на работу. Медленно вытерев пушистым белым полотенцем влажное тело, надела форму и посмотрела в зеркало. Что можно было бы увидеть в этой девушке? Молодость? Счастье? Боль и скорбь — мой ответ.
Русые волосы обрамляли округлое лицо, яркие голубые глаза смотрелись несоразмерно большими из-за глубоких синяков — я загнала себя сама — слегка пухловатые губы намекали на то, что меня можно любить целовать. Наверное, но в какой-то другой параллельной реальности, где нет прицепа проблем и панических атак.
Мой рост мог показаться многим удобным, не высокая и не низкая, фигура вполне обычная, хотя все при мне. Моя подруга часто говорила, что за такую грудь с попой можно убить, но меня пугали ее сравнения.
Дернулась, понимая, что слишком много времени проводила наедине с собой. Соберись и выйди, ты топишь себя. Иногда подсознание работало сообща с телом, иногда устраивало безумные гонки и побеждало, вновь и вновь макая меня в болото переживания, откуда самостоятельно выбраться я не могла.
Неспешно зашла в тамбур операционной, где старательные медсестры уже спешили одеть на меня операционный халат, тщательно вымыла руки и затем надела перчатки. В помещении витал запах спирта и йода, запах смерти и спасения. Что будет сегодня? Смерть или спасение?
— Ты почему такая грустная, Анюта? — осторожно спросила Маша, она боялась надавить на мозоль, но при этом всегда хотела помочь. Я ее не винила Осторожно подняла на нее глаза и спокойно ответила с наиболее располагающей мимикой:
— Настраиваюсь на операцию и пытаюсь все держать в голове, ты же знаешь, — мягко улыбнулась, чтоб не выдать себя. Все же люди вокруг не виноваты в том, что я сломана, не стоит их пугать своими несовершенствами.
— Ты умничка, лучший ассистент Бориса Викторовича. Он, кстати, тебя искал, так что зайди к нему после операции…
Она не успела закончить, потому что в тамбур вошел сам Борис Викторович. Мужчина 40 лет, опытный хирург, который на своем веку спас столько людей, что и не счесть. А еще это лучший друг моего покойного отца…влюбленный в меня лучший друг моего отца. Сейчас я старалась делать вид, что ничего не происходит, он же всегда говорил обо всем открыто. Я позволила себе счастье, сама же его разрушила. Все сама.
Мужчина медленно подошел ко мне и пристально посмотрел в глаза, меня всегда смущало это, ведь все понимала. Он мягко улыбнулся и как будто облегченно выдохнул. Дыхание сбилось и предательские мурашки расползлись по телу, стоило мне только подумать о событиях минувшей давности. Все синяки сошли, а раны затянулись…физические раны точно. В душе же рана будет зиять еще долго.
— Вот ты где, а я все искал тебя, хотел кое-что обсудить, — в упор смотрел мужчина, скрещивая руки на груди в защитном жесте. Он переживал из-за чего-то? Мне было физически больно на него смотреть. Я хотела подойти и обнять, и одновременно бежать подальше, не причиняя этому человеку больше никакой боли.
— Я готовлюсь уже и не знала, что вы меня ищите, — старалась лишь мельком посмотреть в глаза, но поняла, что не могу это сделать, потому что меня затягивал омут карих глаз. Как и всегда. В них хотелось смотреть и тонуть. Буквально.
Мужчина прекратил улыбаться: его злило мое «вы», но мы на работе, и я не могла сказать ему «ты», как бы давно мы друг друга ни знали. Хотя «давно» понятие спорное.
Мы продолжали молча готовиться к операции, команда анестезиологов уже на месте, операционные сестры готовы. Борис Викторович мягкой поступью вошел в операционную, я за ним. Мы отличная команда — так говорят все, и мы правда такие. Свою работу делали слаженно несмотря ни на что.
Операция длилась четыре часа, пот лился в три ручья, но я чувствовала, что сублимирую именно тут. Это именно то, что давало мне жить, именно то, что помогало дышать. Четыре часа прошли как один, и пусть позже меня настигнет усталость, но это все потом, когда приеду домой и буду плакать в подушку.