Как могли ветчина, сыр, горчица и майонез — возможно, самые базовые ингредиенты для сэндвичей, не считая арахисового масла и желе, — быть такими вкусными?
Был ли это просто привкус старого и знакомого среди всех этих перемен? Всего этого…
Она вздохнула и перевела взгляд на озеро.
Чего?
— Это приключение, Кинсли. Ты собираешься исследовать древние леса Европы, как всегда, хотела.
По крайней мере, так она говорила себе, хотя и знала, что это было правдой лишь отчасти.
Я бегу.
Динь! Динь! Динь! У нас есть победитель!
Кинсли сморщила нос и положила сэндвич на колени.
— Я не убегаю.
Но сказанные вслух, эти слова не изменили правды.
И все же находиться здесь казалось… правильным. Всю свою жизнь у нее было смутное ощущение невидимой привязи, тянущей ее в этом направлении, ведущей к этим древним землям. Теперь, когда она больше не сопротивлялась этому зову, это было как…
Как будто ей суждено было быть здесь.
— День за днем, Кинсли. Постепенно.
Кинсли поднесла сэндвич ко рту. Прежде чем она успела откусить, зазвонил телефон, нарушив мирную атмосферу, позволявшую ее мыслям блуждать там, где им не следовало. Схватив телефон с одеяла рядом с собой, она перевернула его и улыбнулась имени на экране. Она приняла вызов.
— Привет, мам.
— Привет, любимая! — раздался веселый голос Эмили. — Ты на новом месте?
Кинсли откусила еще кусок от сэндвича.
— Пока нет.
— Дорогая, не говори с набитым ртом.
Кинсли усмехнулась.
— Извини.
Не имело значения, что Кинсли было двадцать восемь лет, ее мать всегда ругала ее за манеры, как будто она все еще была буйной пятилетней девочкой, открывающей рот, чтобы шокировать старшую сестру пережеванный комком еды.
— Когда ты должна приехать? — спросила Эмили.
Кинсли поспешно прожевала и проглотила.
— Ехать еще пару часов.
Эмили вздохнула.
— Я просто не понимаю, почему ты не могла остаться с Сесилией. В Лондоне для тебя так много возможностей, и так много всего можно увидеть и сделать. Ты будешь с семьей, и ты знаешь, что ей нравится, когда ты там. У тебя нет причин жить одной в таком отдаленном месте.
— Мама, я живу одна, когда я в разъездах.
— Живешь в машине, я знаю. Но это так… так опасно!
— По сути, это кемпинг, но я в машине, а не в палатке. Если подумать, так намного безопаснее, верно?
— Кинсли…
— Я в порядке, мам, правда. Тебе не нужно так сильно волноваться.
— Я твоя мать. Я никогда не перестану беспокоиться о дочери. Я люблю тебя.
— И я люблю тебя. Но я… Мне просто нужно собственное место и немного времени для себя. Времени подумать, проветрить голову.
Исцелиться.
— Я знаю, любимая, — тихо сказала Эмили. — Я знаю.
— И, — с усмешкой добавила Кинсли, — как бы сильно я ни любила тетю Сиси, мы обе знаем, что она всегда рядом.
Эмили рассмеялась.
— Да, но она такая же, как я. Она беспокоится о тебе.
Кинсли посерьезнела.
— Я знаю, но со мной все будет в порядке. Я обещаю. И это красивое место, расположенное на фоне леса, как старый сказочный домик. Я смогу работать прямо в саду.
Ее мать усмехнулась.
— Ну, ты всегда любила природу. Ты всегда бегала в лес босиком, разговаривала с феями, строила им домики и приносила подарки и сладости. Ты была моим маленьким ребенком-феей. Ты и сейчас такая. Мы скучаем по тебе, Кинсли.
Со сдавленной грудью и слезами, щиплющими глаза, Кинсли подняла голову и посмотрела, как капли дождя падают на лобовое стекло.
— Я тоже скучаю по вам. Как ты, папа и Мэдди?
— У нас с твоим отцом все хорошо. Мы собираемся поужинать где-нибудь сегодня вечером, когда он вернется с работы. О! Мэдисон сообщила тебе хорошие новости?
— Какие новости?
— Наконец-то она нашла место в городе, чтобы открыть свою пекарню!
— Боже мой, это так волнующе! Я так рада за нее. Скажи ей, чтобы она лучше прислала мне несколько своих лимонных батончиков. Иногда у меня внезапно возникает страстное желание, и она знает, как сильно я их люблю.
Они продолжали болтать, пока Кинсли доедала свой сэндвич. Дождь усилился, поднялся ветер, неся с собой укусы ледяного ветра, и где-то за долиной прогремел гром.
— Там штормит? — спросила Эмили.
— Шел дождь, но, похоже, становится еще хуже. Я двинусь в путь. Хочу добраться до пункта проката до наступления темноты, чтобы не заблудиться.