- Вот. Отведайте, сержант, - сказал он со скромной гордостью.
Если сержант и испытывал укоры совести при мысли, что его потчуют самогонным виски, то сумел это скрыть. Внимательно оглядев чашку, он поднял на Дена глаза.
- На вид хорош, - откомментировал он.
- Должен быть хорош.
- И на вкус хорош.
- Ну уж, - сказал Ден, не желая хвалить сам себя в собственном доме, не так чтоб очень. Бывает и лучше.
- Из вас вышел бы замечательный судья, Ден, право слово, - сказал сержант без тени иронии.
- С тех пор как все пошло нынешним порядком, - сказал Ден, тщательно следя за тем, чтобы ненароком не коснуться впрямую странных статей закона, служителем которого был его гость, - спиртное уж не то - не то, что бывало.
- Мне это уже приходилось слышать, Ден, - глубокомысленно проговорил сержант. - Слышал от бывалых людей: в старину оно лучше было.
- Спиртное, - сказал старик, - это такая штука, на него время требуется. В спешке ничего путного не сделаешь.
- Да, тут своего рода искусство.
- То-то и оно.
- А для искусства время требуется.
- И знания, - внушительно добавил Ден. - В каждом искусстве свои секреты. А секрет перегонки забыт, как забыты старые песни. Когда я был мальчонкой, не было в округе человека, который не держал бы в голове добрую сотню песеп. А нынче бегают все туда-сюда, суетятся, вот песни и перезабыли... С тех пор как все пошло нынешним порядком, - повторил он на прежней сдержанной ноте, - такая кругом суета, что все секреты перезабыли.
- А их, наверно, была тьма-тьмущая.
- Да уж... Вот хотя бы: спросите любого из тех, кто гонит виски, - а знает ли он, как гнать его из вереска?
- Неужели и из вереска гнали? - спросил полицейский.
- А как же!
- И вы сами пили?
- Сам нет, не пивал, но знал стариков, что пивали.
И слышал от них, что нынешнее с тем не сравнится.
- Точно, Ден, точно. Мне иногда думается: большую сделали ошибку, объявив это дело вне закона.
Ден покачал головой, но ответил одними глазами: не в его обычае было осуждать занятие гостя, которого принимал у себя в доме.
- Может, так, а может, и нет, - сказал он уклончиво.
- Ну, чего там говорить - а что еще есть у бедного человека?
- Да ведь у тех, кто законы пишут, свой благой резон.
- Все равно, Ден, все равно. Жестокий закон.
Сержант не давал старику превзойти себя в великодушии: учтивость требовала не соглашаться с доводами хозяина в защиту сильных мира сего и непостижимых их путей.
- Вот секреты - их жаль, - сказал Ден, подводя черту. - Люди умирают и люди рождаются, и где один осушил болото, другой проведет борозду. А если секрет позабыт, то позабыт навсегда.
- Верно, - сокрушенно подтвердил сержант. - Позабыт навсегда.
Ден взял свою чашку, ополоснул в стоящем у двери ведре с чистой водой и, вытерев насухо все той же рубахой, бережно поставил у локтя сержанта. Затем достал из шкафчика кувшин с молоком и синий бумажный кулек с сахаром, присоединив к ним брусок деревенского масла и - явный признак того, что ждал посетитеЛЯ) - нетронутый каравай свежего, домашней выпечки хлеба. Запел, забулькал чайник, и пес, поводя ушами, сердито его облаял.
- Пошел вон, сучий сын! - угощая пса пинком, пробурчал Ден.
Он заварил чай и разлил по чашкам. Сержант отрезал толстый ломоть хлеба и густо намазал маслом.
- Вот и с лекарствами та же беда, - снова, с невозмутимостью старости, за дудел в свою дуду Ден. - Всо секреты, какие были, забыты начисто. И пусть не вздумают меня уверять, что доктора понимают не хуже тех, кто знал вековые секреты.
- Где им, - промычал сержант с набитым ртом.
- Тут и доказывать нечего: сами видели, когда и доктора лечили, и знахари.
- Народ-то не к докторам шел, я так разумею?
- Не к ним. А почему? - Старик сделал широкое движение рукой, словно призывая в свидетели весь мир за пределами своей лачуги. - Вон там по косогорам есть верные средства от всех болезней. Потому как сказано, - он постучал пальцем по столешнице, - древними бардами сказано: "Где нашел болезнь, там найдешь и исцеление".
Только нынче люди бродят по склонам - и вверх, и вниз, - а видят одни цветы. Цветочки! Будто у господа всемогущего - честь и хвала ему во веки веков! - по было других забот, как тратить время на цветочки.
- Да. Что доктора не умеют лечить, знахари умели, - подтвердил сержант.
- Точно. На себе изведал, - сказал Ден с горечью. - На себе изведал. На собственных руках и ногах.
- Все еще ломает ревматизм? - участливо спросил сержант.
- Ломает. Эх, была бы жива Китти О'Хара или Нора Мэлл из Глена, не боялся бы я ветра ни с гор, ни с моря, не шагал бы со злосчастной заборной книжицей в дурацкую эту аптеку за ихней желтой, розовой да голубой дребеденью.
- Раз у вас такая беда, - сказал сержант, - я достану вам бутылочку с растиранием.
- Эх, не придумали еще того растирания, которое бы мне помогло.
- Это вы напрасно, Ден. Сначала попробуйте, а потом говорите. Моему дядьке оно еще как помогло, а его так прихватывало, что он на крик кричал: пусть-де плотник ноги ему отпилит.
- Я бы пятьдесят фунтов дал, лишь бы от этой напасти избавиться, провозгласил Ден. - Что там пятьдесят - пятьсот!
Сержант залпом допил чай, перекрестился, чиркнул спичкой, но, отвечая на вопрос старика, дал ей прогореть. И так второй и третьей, словно распаляя промедлением аппетит. Наконец он все-таки разжег трубку, и оба хозяин и гость, - развернув стулья к очагу и поставив рядом ноги носками в золу, принялись с упоением курить, а между затяжками то оживленно разговаривали, то подолгу молчали.
- Надеюсь, я не отвлекаю вас от дела? - спросил сержант, словно ему вдруг пришло в голову, что визит слишком затянулся.
- Э, от каких таких дел вы можете меня отвлечь?