Эта квартира требовала ремонта, на который у Евы не было денег. И сил тоже не было. И желание не появлялось. А теперь она робко сидела за выскобленным до зубовного скрежета старым столом и ела очумительно вкусную курицу под белым соусом, щедро приправленную чесноком. Никогда она не любила чеснок. Как и все нормальные двуликие. А тут вдруг оказалось, что курица с чесноком — это нечто божественное. Ещё одно доказательство Евиной ненормальности.
— Ифумительно! — медленно пережёвывая и закатывая глаза в приступе гастрономического экстаза, девушка прохрипела. — Это тебе мамочка научила, сыночек?
Ляпнула и прикусила язык. Это же надо сморозить такое, Змеевская жена и на кухне торчит, обучая сыночка кулинарным премудростям. Илья тут же прямо-таки окаменел (вполне ожидаемо), и взгляд его потяжелел. Кажется, даже кухонный воздух, пропитанный ароматами ужина, ощутимо сгустился.
— Эй! — украсив куриной обглоданной ножкой край тарелки, Ева вытерла пальцы бумажной салфеткой и натянуто улыбнулась Змеёнышу. — Что снова не так? Ты когда рожи мне корчишь такие, хочется взять деревянную ложку и по лбу шарахнуть наотмашь.
Илья шутку не оценил.
— Матери у меня нет.
— У всех они есть, а тебя добрый аист принёс? Или в капусте нашли?
Ну вот зачем она лезет? Правильно Пашка ей говорит постоянно: «Ева, тебе нужно вшить деликатность под кожу!» И умение язык держать за зубами, и… Проще новую Еву скроить, говоря откровенно.
— Кукушка — она, — Илья стремительно отвернулся к окну и теперь разглядывал его старую страшную раму так пристально, как будто искал там следы древней цивилизации. — А я — сын кукушки.
— Змеёныш — ты, — хмыкнула Ева. — Ну-ка, дай свою руку.
И требовательно протянула ладонь.
Илья зябко поёжился. Сейчас он действительно напоминал кукушонка. Большеротый, глазастый, взъерошенный. Главное, чтоб из гнезда Еву не выкинул. Или не слопал. Не хотелось ему ничего ей давать, но… Этот насмешливый взгляд действовал на мальчишек всегда безотказно. Змеёныш грудь выпятил, подбородок задрал и отважно накрыл её руку ладонью. Большущей такой, несуразной.
Гладкость бархатной кожи. Тонкая, болезненно-светлая, как у каждого наследного питерца. Через неё отчётливо проступали крупные выпуклые вены и массивная кость. Длинные, как у настоящего музыканта, красивые пальцы с безупречно-овальными ногтями и узлы крепких костяшек. Запястья широкие, по-мужски уже крепкие. Горячий. У Евы всегда руки холодные, а пальцы Змеёныша просто пылали. Как и лицо, уши, шея. Венка, нервно пульсирующая на ней, цепляла взгляд своей откровенностью.
— Не трусь так, рептилия! — Ева оскалилась, снова русалочьим взглядом блеснув на мальчишку. — Не съем я тебя.
— Ты мне маникюр что ли делать решила? — Змеёныш не дрогнул. Не пугали его эти фокусы. — Очень уж взгляд у тебя плотоядный.
Русалка ему не ответила. Перевернула ладонь и всмотрелась в сплетение нитей. Так и есть. Вот он, знак нежити. Крохотный узелок жизни потусторонней. И ответ на вопрос: «Как такое случилось»?
— Сядь, Змеёныш, а то упадёшь. — Ева тяжко вздохнула, потянувшись к столу.
Но руку не отпустила, хотя перепуганный парень из цепких девичьих пальцев её попытался отнять.
— Я уже один раз с тобой рядом упал, — прошипел Илья громко. — И мне не понравилось.
С громким скрежетом выдвинув ящик стола, Ева нашарила там старинное увеличительное стекло, тихо присвистнула, заставив лампочку старенькой люстры под потолком ярко вспыхнуть, и снова вернулась к руке.
Так и есть. Знак пятиконечной звезды, увеличенный лупой, как клеймо выступал на ладони.
— Сюда смотри, кукушонок, — протянула стекло наблюдавшему молча мальчишке. — Видишь что?
— Что у тебя богатое воображение, — фыркнул Змеёныш. — И только.
— А вот это ты тоже не видишь? — она свою протянула ладонь.
Тут и стекла никакого не надо. Знак в самом центре ладони обведён аккуратной татуировкой. Зелёная тонкая нить ярко подчёркивала его суть. Факультет магов природных стихий.
После магической инициации вокруг этой звезды будет поставлена золотая печать принадлежности к силе. Или серебряная. Или аспидная. Или не будет…
— Ах да, прости, — вдруг разозлившись, Ева решительно разомкнула сцепление рук. — Мы же все тут косплейщики, точно. И когда ты домой собираешься?
Змеёныш, чём-то похожий на нагадившего в хозяйские тапки кота, сидел с круглыми от изумления глазами. Тот же вид напряжённый и смиренное ожидание неминуемого наказания помноженные на готовность сбежать, задрав хвост.