Бойцы не нуждаются в таком напоминании. Они и так сражаются как львы.
Ярош не может знать, что именно сейчас командир батальона идет проследить, как начнется операция десяти советских танков и третьей роты. На самом краю лесочка он увидел двух санитарок.
— Вы что, с ума сошли? Ведь это место простреливается вражеской артиллерией.
Обе девушки растерялись.
— Смотрите у меня, чертовы дурехи, — погрозил им полковник. — Зачем тогда вам укрытие? — И уже шутливо добавил: — Чтобы я вас здесь больше не видел, ясно?!
Там, где стояли готовые к бою советские танки, с характерным воем упали мины, выпущенные из немецких шестиствольных минометов. Обе санитарки инстинктивно пригнулись к самому дну окопа. Мины взорвались недалеко от них, в нескольких десятках метров. Едва отгремели оглушительные взрывы, они снова выпрямились. С того места, где только что разорвались снаряды, им как будто послышался чей-то зов. Не слуховая ли это галлюцинация?
Они прислушались. Нет, они не ошиблись, это действительно стон человека.
— Пойдем, — решительно произнесла Аничка. Девушки поднялись, пробежали несколько шагов и упали на землю. Снова раздался вой: мины разорвались приблизительно в том же месте.
Санитарки жались к земле изо всей силы.
Снова до них донесся стон. Теперь он слышался явственнее. К такой обстановке они еще не привыкли, ведь этот бой для них первый.
Девушек мучает смешанное чувство жалости и страха. И жалость эта возникает не только оттого, что они слышат стоны раненого. Им не дает покоя то, что раненый надеется, что его кто-нибудь услышит и придет на помощь.
Чувство страха то возрастает, то ослабевает. Что, если третий залп нас накроет, думают девушки. Боязнь за свою жизнь, которую раньше они никогда не испытывали, крепкой паутиной связывает им ноги, не дает подняться.
Уйти? Нет, ни в коем случае! Ведь там раненый. Он зовет на помощь. А мы санитарки. Иначе нас всю жизнь будет мучить угрызение совести, чувство неисполненного долга.
Они понимают, что решение, принятое в эту минуту, будет означать для них начало чего-то, что называется преодолением страха. Они чувствуют, что в них рождается что-то такое, что придает им особое ощущение силы, что преодолевает, подавляет страх. Веление сердца заглушило голос разума. Обе поднялись, чтобы сделать очередной бросок.
Они, конечно, не знали, добегут или нет. Каждая из них была уже внутренне готова к самому худшему. Вот какой настрой может произойти в человеке в считанные минуты.
Девушки теперь не только слышат, но и видят. Их двое. Они лежат недалеко друг от друга, красноармейцы, танкисты.
Тот, к которому подбегает Аничка, громко стонет и всхлипывает. Извиваясь, он обеими руками держится за живот. Такое молодая чехословацкая санитарка видит впервые. Слезы подступают к глазам девушки, она вот-вот заплачет. Несколько слезинок все-таки скатились по щекам. Она наклоняется к раненому, тот что-то говорит ей. Девушка объясняет раненому, что здесь помощь оказать ему невозможно и мгновенно решает — сбрасывает с себя шинель и подсовывает ее под красноармейца. Дело это оказалось нелегким: девушке пришлось потратить много сил.
Она не знала, что помогла одному из тех, которые должны были на своих машинах прорваться в Соколово. Но этому не суждено было произойти. Первый танк, въехавший на лед реки, провалился и застрял. Река, таким образом, стала непроходимой для танков.
Ярош не знает об этом. У него нет связи со штабом. Он не знает о решении оставить Соколово, защитники которого выполнили свою задачу, и отойти за реку, которая теперь стала естественной преградой и для немецких танков. Неожиданное потепление сделало свое дело. Но радиостанция в Соколове молчит, телефонная связь прервана.
Ярош приказал всем отойти к церкви и занять круговую оборону. Связные помчались во взвод, остатки которого постепенно начинают стягиваться к церкви.
Как только началась атака немцев и на перевязочный пункт стали поступать раненые, окровавленные бойцы, у молоденькой Дануты затряслись колени и руки. Прошло некоторое время, прежде чем она успокоилась. Затем прибежал связной от Яроша:
— Перевязочный пункт перенести в церковь!
— Поторапливайтесь, девчата, — подгоняет санитарок доктор.
Данута вышла из дома, служившего перевязочным пунктом. Пока девушка лихорадочно перевязывала раненых, бой как бы отступил для нее на второй план. Теперь она буквально ужаснулась от гремевших повсюду выстрелов; немцы были отсюда совсем близко, девушка отчетливо различала их фигуры. Испуганная, она бросилась бегом к церкви. До нее донесся чей-то знакомый голос: