— Разведчики желают вам веселого рождества!
Послышались громкие возгласы: ничего себе шуточки!
Разведчики сбрасывают капюшоны, приветливо здороваются с офицерами. Слышится смех.
Ярош медленно приходит в себя. Он тоже улыбается, но как-то холодно. Хорошо, что командир задержал его руку. Такие розыгрыши могут кончиться плохо. Неожиданно он поймал на себе взгляд Свободы.
— Вы знали об этом, пан полковник?
Полковник кивнул. Ярош налил из бутылки на столе полную рюмку водки и залпом выпил ее. Он хотел заглушить нахлынувшие на него воспоминания.
Как же не вспомнить рождество 1938 года? Чехословацкая республика была похожа на ощипанную курицу. Фашистский орел безнаказанно испытал на ней остроту своих когтей. Армия по условиям мюнхенского диктата вынуждена была очистить пограничные укрепления. Она организованно отошла в глубь страны, а вслед за ней потащились вселявшие жалость толпы беженцев с вещмешками, чемоданами и плачущими детьми. Нацистский вермахт занял территорию, которая с незапамятных времен принадлежала чехословацкому государству. 28 тысяч квадратных километров с 3 616 000 жителей! Территория больше Моравии.
Премьера Даладье встречали толпы ликующих парижан. Да здравствует Франция! Да здравствует Даладье! Бургомистр Парижа Лайонель Насторг предложил назвать одну из главных парижских улиц улицей 30 сентября в память о дате исторического Мюнхенского договора, который «спас мир». И жители Лондона радостно приветствовали возвращавшегося из Мюнхена премьер-министра Чемберлена. Многие люди на Западе верили тому, что заявил Геринг корреспонденту одного известного агентства:
«Государственные деятели, собравшиеся в Мюнхене, одержали великую победу. Имя этой победы — мир».
Английская периодическая печать помещала и такие статьи, в которых раздавались трезвые голоса, но они тонули в ликовании толпы. Член палаты представителей британского парламента консерватор Эмери назвал условия мира необычно суровыми, более суровыми, чем те, которые обычно диктуются после войны побежденной стране. «Дейли Телеграф» спрашивала: «Какой ценой достался этот мир? Не было ли за него заплачено слишком дорого?» А лидер либералов Арчибальд Синклер предупредил:
«Сила и воля немецкого диктатора одержали верх над волей свободного народа в Англии, Франции и Чехословакии. Если нам и удалось отвратить войну, то это еще не значит, что обеспечен мир».
Даже в тот период, когда чехословацкие войска уже покидали первую зону согласно Мюнхенскому договору, посланник Фирлингер телеграфировал из Москвы:
«Советский Союз еще может оказать помощь, если чехословацкое правительство такую помощь попросит. ТАСС заявил, что правительство Советского Союза не согласно с решениями мюнхенской конференции».
Но чехословацкие буржуазные политики предпочли капитулировать. 5 октября президент Бенеш подал в отставку. При этом он заявил:
«Думаю, что я поступаю правильно, подавая в отставку. Наш народ должен спокойно развиваться в новом смысле, приспосабливаться к новым условиям».
От Масариковской демократии остались рожки да ножки. В новое правительство вошли люди, симпатизировавшие нацистскому режиму. Словакия получила автономию и название страны некоторые стали произносить с иронией.
Это было грустное рождество. Отакар Ярош приехал домой в Мельник. Снова вся семья собралась вместе: мать, отец и все пять сыновей — Иржи, Отакар, Владимир, Ян и Зденек. Настроение было как на похоронах. Они как будто предчувствовали, что собрались вот так, все вместе, в последний раз. И родители и сыновья были серьезны и озабоченны. Мать, как всегда, испекла печенье и ваночку[2], обменялись подарками у елки, но о чем бы не начинался тогда разговор, он всегда сводился к одному — что же будет дальше?
Немцы стояли на новой границе, в нескольких километрах от Мельника. Что, если они пойдут дальше? Будем ли мы защищаться? Но как? Ведь мы потеряли пограничные укрепления. Отакар беспомощно сжимает кулаки и говорит со злостью:
— Не надо было нам уступать. Мы могли воевать. У нас было все: оружие, желание драться с врагом. Вы не видели, с каким настроением к нам приходили резервисты. Мобилизацию объявили по радио вечером, а уже на следующий день наш полк стоял в полной боевой готовности. Ребята были просто великолепны. В батальоне за целый месяц не было совершено ни одного дисциплинарного проступка. Солдаты хотели воевать. С Гитлера быстро бы сошла спесь.