Рослый дарссеанин закрыл её лицо тенью, опустил голову. Их рога коснулись. От платиновых волос шел аромат, которым пропитал её ветер. Арагонда закрыл глаза после вдоха, чтобы насладиться нежным запахом. Наида оттолкнула его. Повелитель нисколько не разочаровался, лишь взбудоражился. Он предполагал, что дарссеанка именно так поступит, и ни мог не чувствовать, как забавляет умело наигранная преданность Корагу.
– Вот видишь, – подметил. – Поэтому мне нет, ради чего стараться. Раз ты научилась читать меня, то должна понимать незатейливые мысли: «Все в этом мире эгоисты, поэтому угождают лишь себе». Причем я не просил нечто запредельное, в отличие от тебя. Мне нужна лишь ласка.
– Я возлюбленная Корага, – возмутилась она. – Поэтому принадлежу ему. Так что не кори меня в запредельности!
– Ты дарссеанка! – вдруг грозно воскликнул Арагонда. – И должна лишь дарить детей. Столько дарссеан сражается и платят налоги, чтобы за столетия иметь ребенка. Поэтому не забывай мою милость, по которой ты принадлежишь лишь одному. Не все высокие чины могут похвастаться этим.
– Одному? – удивилась она и приблизилась. Арагонда снова ощутил запах. – Иногда я сомневаюсь, что принадлежу лишь ему. Помниться, ты не раз посягался и лез.
Повелитель гаркнул в усмешке:
– Я? Посягаюсь? Мне достаточно заикнуться, тогда Кораг упадет на колени и с гордостью разделит тебя.
Похоже, капризы разбаловали вас, плодоносящая дева. Ведь обычно у одной дарссеанки есть несколько возлюбленных, а у самца только несколько коротких недель на брачные игры. Разве ты не довольна положением?
Тогда почему бы не облегчить одинокую жизнь и не использовать чин деторожденецы, – предложил Арагонда и поправил её локон. Они обменялись взглядом. – Может, ты боишься подпускать к себе? Иногда я чувствую, как веет холодком...
Он не успел договорить. Наида оттолкнула ванадиевую руку и шикнула.
– Утихомирь воображение. Я не холодна. Мы с Корогом влюблены и хотим принадлежать лишь друг другу.
Арагонда рассмеялся, сдержанно, но не наигранно.
– Ты любишь не Корага, а чувства, которые пробуждает он в тебе. Игра гормонов в мозгу, что коктейль из иглы. И ты рвёшься к этим чувствам, просишь их снова и снова. Ты эгоист, который хочет ощущать любовь и защищенность от других, – продолжил он намекать и горделиво добавил. – Признай правду.
– Тогда зачем тебе такая эгоистка как я? Проси любую другую, тех что потеплее и податливее.
– Потому что мы все эгоисты, – снова намекнул Арагонда.
Дева фыркнула. Наида поняла лишь то, что устала, что никогда не могла и не может понять его.
– Так ты хочешь задобрить меня? – ласково произнес Арагонда.
Он начал расстёгивать пальто девы, стягивать пуговицу за пуговицей. Наида вздохнула и смутилась своих эмоций. Она захотела отпрянуть ещё глубже в пещеру, но испугалась – как бы не пожалеть о поспешности.
– Не стоит делать глупостей, – прошептала дарссеанка, когда повелитель раскрыл пальто. Её взгляд и голос снова окутался нежными простынями.
Зной пещеры коснулся тонкой красной маячки. Она ощутила холодок и прикосновенье рук, окантованных металлом. Арагонда начал приподнимать майку и оголять лилово-бежевый живот. Его влекли родимые пятна у пупка, как дарссеанка напрягает живот от возбуждения. Забавляло и то, как Наида постепенно поддаётся неспешным ласкам, хотя всеми силами сопротивляется природному влечению.
– Я никогда не притронусь к священному телу без желания, – напомнил он. Наида застыла в нерешительности, ощутила ещё большое призрение к себе.
3
Их преследует гром. Он бушует вдали и на миг чудится, как лихо раскаты стреляют в спину, а пули, как куски града, резво хлещут по металлической обшивке. Но, когда машина преодолела черту, преследователь начал отставать, а его крики постепенно стихать. Кораг глянул на программные окна лобового стекла. Датчики высветили то, как за машиной молния черкнула синей ручкой на тёмных облаках. Тогда воин безразлично увел глаза на центральное поле в стекле.
Если у залежей дорога подражала реке, от которой поднимался белый холодный пар, то теперь её грунт отогрелся, оттаял, словно поддался лихорадке бордюра, где нагнеталось тепло. Путь очистился от снега и потянулся вдоль леса зернистой металлической поступью. Лишь приглядевшись, Кораг видел почти прозрачные язычки пара, что тянулись ввысь.
Двигатель дребезжал. Иногда он замирал, но через секунды бешено бился. Кораг слышал плевки, будто глотка машины захлебывалась топливом. Он ощущал, как вибрирует руль и сиденье, и предположил, что легкая тряска идет от испорченного сердца, которое после долгих биений и тяжелого бремени начало непредсказуемо дребезжать и захлебываться собственной кровью. Старик всегда уверял, что его детка подобна каменной глыбе, долговечной и стойкой, когда как все остальные давно приметили, что машина похожа на улитку.