Но это было раньше. А когда мне стукнуло пятьдесят от этого пруда почти ничего не осталось, как и от самой хлебной базы. Все элеваторы и зернохранилища снесли под самые основания, чтобы построить на этом месте коттеджный поселок. Такой огромный, воистину титанический труд советской эпохи просто разбазарили, разворовали и свели на нет всеобщей разрухой девяностых.
Я поднял голову от сверкающей на солнце глади пруда и увидел за деревьями гигантские громадины элеваторов. Всё было на месте. Ни тебе разбитых, зияющих черными провалами окон на верхних этажах, ни разрушенных перемычек между башнями, ни поросшей борщевиком и густым кустарником территории. Все было ухожено, все было при деле, все работало, как часы.
Черт побери! Что это за наваждение такое? Это что получается, именно вот так после смерти вся жизнь перед глазами проносится? Только ведь сейчас она идет своим обычным ходом, а не мчится со скоростью локомотива.
И тут я вдруг вспомнил, что, прежде чем пойти на дно, подумал о том, как чуть не утонул в одиннадцать лет. И это как раз произошло на этом самом пруду. Это что получается, я каким-то хитрым способом перенесся в этот день? В себя одиннадцатилетнего?
— Егорыч, ты что залип? Все нормально? — Рядом со мной опустился на траву Женька Андреев. Он был на год младше меня, но характер у него был бойкий. — Может тебе скорую вызвать? Мы быстро до проходной сбегаем. Там телефон есть.
— Не надо скорой, — не своим голосом буркнул я. — Дайте мне немного отойти, пацаны. Я же чуть не утонул сейчас.
Украдкой, чтобы друзья не заметили, я ущипнул себя за ногу. Меня тут же пронзила острая боль. Похоже, версия, что все это происходит со мной во сне, только что не прошла испытание.
И тут мне на ум пришло высказывание одного из моих знакомых, который сильно увлекался буддизмом и прочими восточными прелестями.
— Егорка, — говорил он мне, флегматично отхлебывая чай из маленькой пиалы, — если ты однажды проснешься в совершенно неожиданном, но вполне приятном для тебя месте и окружении, мой тебе совет — просто живи. Лишние вопросы разрушат всю прелесть происходящего. Они убьют чудо настоящего момента.
Я тогда так и не понял, что он конкретно имел в виду. Да и вдаваться в эту тему мне, если честно, не очень-то и хотелось. Но вот сейчас, вспомнив его слова, я решил, что пошло оно все к черту — если судьба или высшие силы дали мне шанс еще раз очутиться в детстве, то я не буду терзать себя неразрешимыми вопросами, а просто поживу в свое удовольствие. К тому же я не был уверен, что это удовольствие продлится долго. Возможно, мне просто повезло, и я словил какой-то предсмертный бонус-код, сильно ограниченный по времени. А значит я буду полнейшим идиотом, если потрачу его на бесполезные размышления по поводу происходящего вокруг.
Повеселевшим взглядом я еще раз огляделся по сторонам. Затем пригладил тоненькой ладошкой свою на удивление густую шевелюру и широко улыбнулся. Надо мной ярко светило солнышко, звонко пели птицы, легкий ветерок шумел в ветвях больших белых берез, растущих по берегам пруда, а в траве радостно стрекотали кузнечики. Я вскочил на ноги, вдохнул полной грудью, и, широко раскинув руки, заорал во всю свою детскую глотку:
— Ура! Я выжил! Пацаны! Я живой, мать вашу за ногу!
Мои друзья переглянулись между собой и скорчили ироничные физиономии. А Женька, как всегда, вывез абсолютно не в тему:
— Похоже, у Егорыча совсем кукуха поехала. — И он, опасливо улыбнувшись, покрутил пальцем у виска.
— Ничего у меня не поехало! — Я состроил обиженный вид и глянул на Женьку, еле удерживаясь от смеха. Я уже давно привык, что Андреев — здоровый мужик с приличным брюшком и грубым голосом, а тут на меня смотрит, да еще и выпендривается, тощий десятилетний мальчишка.
Конечно, я тоже выглядел им под стать, этого не отнимешь. Но теперь-то я уж точно знал, как сделать тело подтянутым, мускулистым и выносливым. И если у меня получится здесь задержаться, то я не упущу такую возможность и плотно займусь спортом.
И тут вдруг я глянул на дырку в заборе, через которую мы залезли на территорию хлебной базы. И у меня аж дыхание перехватило. Там лежал мой велосипед. Оранжевый Орленок, на котором я колесил по округе с шести лет. Помню, когда учился на нем кататься, то еле до педалей доставал, а иногда и вообще под рамой пытался ездить. А сейчас он должен быть мне в самый раз.
Я выглянул за забор и еще раз осмотрел это чудо инженерной мысли: оранжевая рама, зеленые покрышки, кожаная сумочка с ключами прикреплена за красно-белым сиденьем, а на руле торчит трескучий велосипедный звонок.