Ну а мы за пару минут домчались до небольшой площади возле ворот хлебной базы. Здесь, по правую сторону, было сооружено некое подобие бетонного помоста, который возвышался над землей на уровне кузова машины. На эту площадку, держащуюся на сваях, вела лестница, тоже сделанная из бетона. Мы с друзьями называли это сооружение «эстакадой».
Так вот, к этой конструкции бортом подъезжала машина с зерном. Наверху уже ждала лаборантка, которая забирала из кузова пробы с помощью специального длинного щупа с конической емкостью на конце, который с силой утапливался в содержимом кузова. И при подъеме емкость щупа заполнялась зерном.
Мы с мальчишками побросали велосипеды и помчались всей гурьбой на эту самую эстакаду. Рядом с ней стоял потрепанный грузовичок ЗИЛ-130 с синей кабиной. Когда я пробегал мимо нее, то увидел через приоткрытую дверь улыбающееся лицо водителя. Тот с нескрываемой завистью смотрел на нас. Я раньше не понимал, чему он так завидует. Мне казалось верхом счастья сесть хотя бы разочек в эту огромную по моим меркам машину и покрутить руль или надавить на клаксон.
А вот теперь я очень даже понимал, чему так завидует этот еще довольно молодой парень, лет двадцати семи. Я бы на его месте чувствовал то же самое.
Еще раз ощутив себя самым счастливым человеком на свете, я широко улыбнулся водителю, помахал ему рукой и помчался дальше.
Забравшись на эстакаду, мы сгрудились наверху лестницы и с интересом наблюдали, как лаборантка берет пробу зерна. Когда она закончила, вперед протолкался Колька Раевский. Его мама работала в административном здании не на последних должностях. И он время от времени пользовался этой привилегией.
— Нина Петровна, а можно пару горсточек зерна? — слащаво улыбнувшись, спросил он.
Лаборантка устало вздохнула и улыбнулась.
— Давайте! Только быстрее, — заговорщическим тоном сказала она и засунула руку поглубже в кузов, вытащив целую пригоршню зерна.
Мы сразу подскочили к ней, словно стайка голодных воробьев. Каждому из нас добродушная Нина Петровна отсыпала немного зерна в ладошку и, потрепав Кольку по его густым черным волосам, забрала щуп с пробой и спустилась с эстакады. Невысокая фигурка в белом халате неспешно направилась в сторону проходной. Следом за Ниной Петровной укатила и машина. Ворота открылись, и ЗИЛ, утробно проурчав двигателем, заехал на территорию хлебной базы.
А мы, усевшись на краю эстакады и весело болтая ногами, начали есть жесткое, но, если честно, показавшееся мне сейчас очень вкусным, зерно. В основном к нам на элеватор возили пшеницу и рожь. Мы раскусывали твердые зерна, перемалывали их во рту до состояния муки и глотали.
По правде говоря, я уже давно отвык от такой пищи. С опаской засунув одно пшеничное зерно в рот, я его раскусил, осторожно пожевал и нехотя проглотил. Распробовав этот давно забытый и прочно ассоциировавшийся с детством вкус, я начал закидывать одно за другим зерна в рот и жадно пережевывать. И только в этот момент я почувствовал, насколько проголодался.
Первой моей вполне естественной мыслью было отправиться домой и перекусить. И тут я снова вспомнил, где я и кто я, и, самое главное, когда я.
Там же мама. Живая! В моем детском горле сразу встал ком. Даже не знаю почему. Вроде бы не был никогда сентиментальным. Мама умерла, когда мне было тридцать четыре. А вот сейчас появился шанс еще раз ее увидеть: живую, здоровую, улыбающуюся. Это было сильное чувство. И оно, вопреки моему желанию, подкатило к горлу едва сдерживаемыми бурными эмоциями.
Я непроизвольно шмыгнул носом, засунул остатки зерна в карман шортов и уставился в землю, изо всех сил пытаясь сдержать подкатывающие слезы. Чертово детское тело! Нервно сжав кулаки, я вонзил ногти в ладони, потом спрыгнул с эстакады и пошел в заросли придорожных кустов.
— Егор, ты куда? — удивленно крикнул Серега Сомов.
— Я сейчас. Отлить надо, — брякнул я через плечо первое пришедшее в голову.
— Подожди, я с тобой! — раздался позади оклик Женьки Андреева. — Тоже хочу.
— Да что б тебя! — буркнул я себе под нос и остановился, чтобы подождать Женьку.
Однако, как ни странно, эта секундная досада на Андреева сразу вернула меня в привычную колею. Всю слезливость как рукой сняло. А в туалет по-маленькому я действительно хотел. Так что пришлось с Женькой на пару полить близлежащие кусты.
Когда мы с ним шли обратно, я решил, что надо срочно доехать до дома. Кто знает, когда это чудесное погружение в детство закончится? А мать я очень хотел увидеть. Отец, конечно, тоже еще жив. Не станет его только через три года. Но лицезреть его мне не очень-то и хотелось. Как-то у нас с ним не сложилось. Но это отдельная история.