Шурка прибежала, а я весь в крови: и морда, и борода, и шея, и грудь. Она думала, что я с горя зарезался и давай причитать: «Папочка, мой родненький, что же ты наделал?!» «Ничего я не наделал - зуб себе вырвал! Не плачь, дура, а неси самогонки - надо дезинфекцию организма сделать! Лупанул я двести граммовый стакан самогона и заснул надвое суток, как в могилу провалился!
- Цапля-то потом за шапкой пришел? - спросил я, вспомнив маленького щупленького мужичка и впрямь похожего на одноименную птицу. С ним я часто сталкивался на рыбалке, любил он, как и я, всякие заповедные водоемы.
- С Цаплей мы уже через неделю опять задружились, раздавили бутылку мировой, песни поорали. Каких только ветеринаров в нашем колхозе не было и с высшим образованием и со средним техническим, а как у кого корова растелиться не может все бегут за недоучкой Цаплей. Тот телогреечку скинет, рукава в рубахе засучит и пошел плод направлять. Руку в корову засовывает аж по самое плечо! До сердца сука скотине достает! А потом этой же рукой лезет с тобой здороваться. Тьфу! Вот тебе и Цапля! Попробуй, обойдись без него, песьего сына! Нашел, подлец, свою нишу в этой жизни!
Опасаясь, что и дальше разговор пойдет про Цаплю, про которого и без Антоновича я был наслышан, я решил вернуть старика в русло нужного повествования, не злоупотребляя лирическими отступлениями:
- А на «севера» ты-то хоть доехал?
- Доехал?! Довезли, в лучшем виде в телячьем вагоне, со всем комфортом, как в СВ! Выехали мы в конце ноября, ну и к концу марта были на месте. «Железки» в то время до нашего места назначения ещё не проложили, потому, кто мог идти из ссыльных, гнали пешком, меня же, как барина, везли на подводе. Зековский поселок Потьма, или Потьмы, черт его разберет - кто так, кто этак скажет. Правый берег речки Инты - Коми ССР. Хуже, думается мне, и быть-то ничего на свете не может: кругом лагеря, в кого ни плюнь, все сиделые, крученые, верченные - волки, а не люди, а про меж этих волков шакалы шныряют, доедают тех, кого волки только прикусили. Я оттого и в ад-то не верю, что видел его на земле, видел, как за втоптанные в грязь окурки друг друга убивали.
Мы-то с Яковом, почти все деньги капитана Разбредева ещё в пути спустили, остались какие-то копейки - и те я на хранение Немому отдал. А что их было беречь? Все одно или украдут или отберут. А что пропито, пое..но - в дело все произведено! Разлучили нас в поселке с Яковом: меня на пилораму, а его в кузню направили. Дали мне норму, как человеку с ограниченными трудовыми возможностями, сбивать в день по 15 ящиков для снарядов или по 10 для автоматов. Норма, шуточная, для баб, к примеру, было - 25 ящиков, для мужиков - 50! Первые, наверное, дня два я упирался с непривычки, а потом колотил я эти ящики за два часа и целый день дурака валял, то бабенке какой поможешь, а она тебе за это и бельишко постирает, и ужин принесет. Или мужикам кому-нибудь домовину колотил. Сам-то я был не выездной, так и жил на пилораме, в бытовке, как бездомный кобель. У других по субботам баня, а я куда на своей каталке поеду?! Так нагреешь себе воды в ведре на буржуйке: помыл муде и ребра кое-где - вот тебе и вся баня! Ладно! Я и на такую жизнь согласен: и начальство мной давольно и бабы меня любят, мужики уважают, с куревом проблем нет, спиртиком нет-нет - балуюсь - что ещё надо острожнику? Нет, примотался ко мне один урка по кличке Чирок - сживает меня сука со свету и все! Он-то свое отсидел уже - но куда ехать? В России война, народ нищий, там воровать нечего, а тут дальше «северов» все одно не сошлют. И много таких мразей по северным поселкам осело! Ходили, промышляли, где, что плохо лежит, крали у своих же ребят заключенных. Бывало, он появится из ниоткуда, бац, меня по затылку: «Привет, немецким говночистам!», кепку с головы собьет и бежать. А наши все: «Га-га-га!» Гляжу, наши, суки, глядя на него, тоже на меня стали крыситься, только что в глаза не скажут - немецкий говночист! Ладно бы, если бы меня так капитан Разбредев назвал - он герой, я от него бы и не то стерпел, не поморщился. Но когда тебя таким обидным прозвищем величает всякая шваль, которая даже и пороха-то никогда не нюхала - тут такие струны души в действие приходят, что все внутри тебя содрогается, как от землетрясения. Я сон потерял, покой, об одном только и думал, как бы мне с этим гадом поквитаться, Бога ночами молил, чтобы он свел нас когда-нибудь на узкой дорожке. И что ты думаешь, свел!