— Наверное, ты мечтаешь, чтобы ребенок был твоим, с сухой ногой или без, — пробормотала Рагнхильд.
Хокр вздохнул.
— Боги решают наши судьбы, и в семейной жизни есть нечто большее, чем дети. Я только хотел бы, чтобы ты это понимала. Кроме того, у нас есть дочь. Возможно, тебе стоит время от времени уделять ей час-другой.
Рагнхильд бросила на Йорун взгляд, полный отчаяния.
— Чтобы я постоянно вспоминала о своих неудачах? Нет, спасибо. — Она резко встала и направилась в спальню.
Хокр снова вздохнул и взглянул на дочь.
— Мне жаль, что тебе приходится быть свидетелем этих… э-э… разговоров между мной и моей женой, Кери, — прошептал он, — но, по крайней мере, Йорун не приходится их слышать. Возможно, когда мы расскажем о ее успехах Рагнхильд, настроение той изменится.
— Должны ли мы сообщить ей раньше или позже? — Кери чувствовала, что между ними двумя была какая-то тайна, хотя, честно говоря, Рагнхильд могла бы открыть ее сама, если бы обратила хоть малейшее внимание на дочку.
— Скоро сообщим, но не сейчас. Пусть малышка сначала научится лучше говорить, тогда она обязательно удивит свою маму еще больше.
В этом был резон, и Кери надеялась, что хозяин прав.
Хокр сидел в задумчивости, погруженный в собственные мысли. В семейной жизни есть нечто большее, чем дети, сказал он Рагнхильд, но в данный момент этого не было, так как каждую ночь они, лежа рядом, не касались друг друга. Жена не отказывала ему, когда он желал овладеть ею, но и не раскрывалась ответно, как в первый год их брака. Как будто просто ждала, когда он закончит, и сама не стремилась получать от близости никакого удовольствия. Или она просто не хотела его. В любом случае это было невыносимо.
Он пытался сказать ей, что не имеет значения, если их занятия любовью не приведут к беременности: «Я просто хочу, чтобы ты была самою собой, ást min».[12]
Но она отказывалась верить ему, и он понял, что какая-то часть ее оказалась запертой внутри. А может быть, захирела и умерла. Рагнхильд стала другой женщиной, и он понятия не имел, как вернуть ту, которую он любил. А теперь даже и не пытался. Она больше не была его любовью. Она убила его чувства так же, как и свои собственные.
Это горькое озарение поразило его — ему предстояло провести остаток своей жизни в союзе без любви. В несчастном союзе. И это было очень печально.
«А ты не можешь заставить ее развестись с тобой?» — спросил его друг Торальд в тот единственный раз, когда они обсуждали этот вопрос.
«Она не пойдет на развод. Она слишком горда, чтобы вернуться к отцу и братьям, да и какой в этом смысл? — ответил ему Хокр. — Рагнхильд никогда больше не сможет выйти замуж, потому что любой будущий муж хотел бы иметь жену, которая способна родить ему детей. По крайней мере, здесь у нее есть дом, которым она управляет, и есть обязанности хозяйки. Если бы она ушла, то в лучшем случае стала бы прихлебательницей, не имеющей права голоса ни в каких решениях, принимаемых женой ее старшего брата».
Кроме того, Хокр не хотел обижать родственников Рагнхильд; руки его были связаны, если он хотел сохранить мир со своими соседями, а союзы были важны. Кровные узы.
У него могли быть сыновья от какой-нибудь незамужней женщины или даже от рабыни. На детей, рожденных вне брака, смотрели благосклонно, как и на нескольких жен, если таковое случалось, но он даже не пытался, потому что знал, что Рагнхильд сделает жизнь этих детей невыносимой. И его не будет рядом каждую минуту, чтобы защитить их. Как он мог сознательно подвергать такому кого-либо?
— Что, если мы усыновим ребенка, оставшегося без матери? — однажды предложил он жене, но по выражению ее лица угадал ответ.
— Это не то же самое, он не будет моим. И он станет напоминать мне о маленьком Олафе. — Сыне, которого они потеряли.
И на этом, казалось, дело окончилось.
В течение последних нескольких лет Хокр ловил себя на желании, чтобы Рагнхильд обнаружила достаточно самоотверженности и сама развелась бы с ним, освободив его от себя. Это было жестоко по отношению к ней, но ему необходимо было думать о будущем поселения. Ему нужен был кто-то, кто унаследует его владения. И ему нужна была женщина в постели, которая раскрывалась бы навстречу его любви.
Он обнаружил, что его взгляд останавливается на Керидвен чаще, чем позволено женатому мужчине. Нельзя было отрицать, что его влекло к ней — всякий раз, когда у него была возможность, он упивался видом ее маленькой, но женственной фигурки. Он хотел утонуть в ее блестящих глазах, зарыться пальцами в эти невероятные длинные локоны, сверкавшие медью в свете камина. Он хотел… Но нет, он не мог действовать в соответствии со своими желаниями, какой бы соблазнительной ни казалась ему эта девушка. И будучи такой маленькой, она, вероятно, сочла бы его большим болваном. И все же…