Рывок в сторону — и мимо пронёсся срубивший мне крыло, — которое, впрочем, тут же восстановилось, — чёрный полумесяц. Я же, едва это произошло, уже обеими руками схватился за цепь, дёрнув её на себя и нацелив на приближающуюся сестру несколько массивных ледяных копий, из которых лишь одно обладало достаточной мощью, чтобы ранить кого-то, подобного мне.
При этом выглядели они одинаково, и летели вперёд совершенно хаотично — так я собирался проверить, насколько точны ощущения Целестии в такой форме, и может ли она отследить настоящий снаряд от фальшивок.
Вот первое копье ударяется о её грудь и бессильно рассыпается на осколки, не удостоившись и толики внимания со стороны моей противницы. Второе, третье, четвёртое… И лишь пятое, настоящее, она отразила собравшейся в ком перед ней цепью.
Все последующие снаряды были ею хладнокровно проигнорированы, а следом между нами завязался бой, в котором я одновременно решал две задачи: пытался нанести Целестии сколь-нибудь значимый урон, и избегал столкновения с серпами, пользуясь тем, что моя способность к полёту не аннулировалась, а воздушные ступени под взглядом девушки или не пропадали вовсе, или делали это с солидной, для наших скоростей, задержкой.
Медленно, но уверенно мы поднимались всё выше и выше, пока не пронзили собой попавшееся под руку облако.
Что я мог сказать о миротворце за эти двадцать секунд боя?
Во-первых, Целестия не сводила на нет абсолютно все заклинания, попадающие в её зону видимости и при этом находящиеся в определённом радиусе. Не существовало вообще никакой зависимости от её взгляда. Я мог атаковать в спину и не добиться никакого результата, мог атаковать в лоб, используя несколько разных заклинаний, и все они так же обращались в ничто. Но стоило атаковать так же, напрямую, тремя заклинаниями, но под бОльшим углом — и рассеять ей удавалось максимум две магических атаки, иным способом избежав урона от третьей.
Эти обстоятельства, которые мне удалось выяснить, позволили окончательно сформировать моё видение способности миротворца.
В считанные секунды безоблачное небо заволокло тучами, а вода из реки под нами столбом ударила вверх, обращаясь в пар и распространяясь вокруг. Из-за необходимости сосредоточиться на сложных комплексных чарах я был вынужден отступить и даже пропустить пару ударов, опять потеряв крыло и обзавёдшись раной на груди, прорубившей панцирь словно масло и пустившей мне кровь.
Дыра тут же заросла, но неспособность моей брони противостоять ударам чёрного полумесяца — звоночек тревожный, заставивший меня изрядно поторопиться с воплощением своего плана.
Не став дожидаться, пока пар и тучи распространятся достаточно далеко, я ненаправленным взрывом отбросил девушку в сторону — и единомоментно выпустил десять процентов ото своего резерва, насытив пар и тучи своей тягучей, чёрной и невероятно агрессивной маной. В правой руке сформировалось насыщенное силой копье, я замахнулся — и метнул его в Целестию, безо всяких обходных манёвров прущую на меня, словно танк.
И в момент, когда до столкновения остался жалкий метр и считанные миллисекунды, навстречу моему оружию устремился отчётливо видимый в магическом паре, рассеивающий магию квадрат.
Взгляд девушки, так же это заметившей, дрогнул от осознания, но было уже поздно.
Я всё понял.
Рывок, ещё один, взмах мечом — и в сторону Целестии устремляется волна непроглядной тьмы, под прикрытием которой я иду на сближение. При приближении первого полумесяца изворачиваюсь и отталкиваюсь от плоскости обеими ногами, выбивая его из построения и меняя направление своего движения.
Вовремя, ведь там, где я только что находился, разрезали воздух движущиеся с безумной скоростью серпы, столкнувшиеся друг с другом и вынужденно остановившиеся на долгую, тянущуюся целую вечность секунду. По появившимся в моих руках мечам с силой ударила чёрная цепь, заскользившая по лезвиям, а следом слева прилетел и сам полумесяц, возвращающийся к своей хозяйке.
Я стиснул зубы — и, вложив в удар львиную долю уже собранной силы, взмахнул правым, охваченным яростным пламенем мечом, перерубив злосчастную цепь и тут же, отбросив серп, развернувшись к Целестии.
Её искаженное гневом лицо, глаза, медленно заплывающие тьмой — ничто в этом выражении не напоминало мне о той стервозной, но гениальной девчонке, немало гонявшей меня на полигонах иллити.
Эта ярость, эта белая кожа, на которую хищно наползал слой такого же белоснежного панциря, с секунды на секунду готового превратиться в маску, которой ранее не было…