После того как Эйзенхауэр получил сообщение о том, что Пауэрс захвачен русскими и Хрущев, кроме пилота, имеет самолет (и пленку тоже), — новость, которую счел "невероятной", — он понял, что больше нет никакого смысла отрицать действительную цель полетов. Однако он не был готов рассказать американскому народу и всему миру о том, что сам был вовлечен в этот отвратительный шпионский бизнес. Даллес, Гертер и другие высшие официальные лица прилагали фантастические усилия, чтобы хоть каким-то способом защитить Президента. По рекомендации Гертера Эйзенхауэр поручил Государственному департаменту сделать заявление о том, что Пауэрсу никогда не давалось разрешение на полеты над территорией Советского Союза*28.
Это заявление было так плохо закамуфлировано и так не ко времени, что оно еще более усугубило ситуацию. Джеймс Рестон писал в "Нью-Йорк Таймс": "Соединенные Штаты сегодня вечером признали, что один из американских самолетов, оборудованный для выполнения шпионских задач, "вероятно", пролетел над советской территорией. В официальном заявлении, однако, подчеркивается, что власти в Вашингтоне "не давали своего разрешения ни на один такой полет". Относительно того, кто мог дать такое разрешение, официальные лица говорить не хотели. Если разрешение на этот полет У-2 не было получено здесь, то единственное, что можно предположить, так это то, что приказ отдал кто-либо из командной цепочки на Среднем Востоке или в Европе"*29.
Попытки прикрытия продолжались и после полудня: Гудпейстер позвонил Гертеру и сообщил, что Президент хочет, чтобы Государственный департамент официально заявил: полеты У-2 выполнялись на основании "очень широкой директивы Президента, данной им в самом начале деятельности нынешней Администрации с целью защитить страну от неожиданного нападения". Но, добавил Гудпейстер, "Президент не хочет, чтобы его имя упоминали в связи с этим последним событием"*30.
Выходившие одно за другим заявления только добавляли горечи к чувству национального унижения, позора и замешательства. Рестон писал: "Сегодня вечером столица выглядела печальной, сбитой с толку, попавшей в водоворот обвинений неуклюжей Администрации, некомпетентности и недобросовестности. Она находилась в состоянии подавленности и унижения в результате того, что Соединенные Штаты сначала были пойманы, когда они занимались шпионажем над территорией Советского Союза, а затем пытались скрыть эту свою деятельность, выпустив серию вводящих в заблуждение официальных заявлений"*31.
Эйзенхауэр оставался спокойным. Он сказал Уитмен: "Я хотел бы выйти в отставку". Утром он показался ей угнетенным, но к полудню "вновь восстановил свою характерную способность спокойно воспринимать плохие новости, не задерживаться на них, а продолжать идти вперед"*32. В тот день Эйзенхауэр выступил на брифинге перед лидерами Конгресса. Он дал объяснения по У-2, рассказал немного о его истории, высоко оценил полеты как средство получения информации, признал, что попал в ловушку, расставленную Хрущевым, и заключил: "Ну, теперь мы должны просто выдержать шторм"*33.
В течение двух последующих дней чувство унижения уступило место испугу, поскольку газетные заголовки становились все более тревожными. "Хрущев предупреждает о ракетном нападении на базы, используемые американскими шпионскими самолетами" — так писала "Нью-Йорк Таймс" 10 мая. На следующий день в газетных заголовках можно было прочесть: "США дают клятву защитить союзников, если русские нападут на базы". Хрущев на импровизированной пресс-конференции в Москве заявил, что отдает Пауэрса под суд, и добавил: "Вы понимаете, что если такие агрессивные действия будут продолжаться, то это может привести к войне". Эйзенхауэр тоже провел пресс-конференцию, на которой зачитал заранее подготовленное заявление. Твердым, размеренным голосом, без тени намека на сожаление или извинение, Эйзенхауэр сказал, что хрущевские ужимки по поводу "полета невооруженного невоенного самолета могут только отражать фетиш секретности". Из-за природы советской системы шпионаж "является неприятной, но жизненной необходимостью". Когда его спросили, отменена ли его поездка в Россию, он ответил: "Я собираюсь поехать". На вопрос о том, не изменились ли перспективы на встречу в верхах, ответ его был: " Нет, совсем нет"*34.
Но, конечно, перспективы изменились. Никто в Вашингтоне ни на секунду не мог предположить, что Хрущев не использует с выгодой сам факт поимки американцев на месте преступления и их вранье по этому поводу. Некоторые из советников убеждали Эйзенхауэра использовать ход, который Хрущев предложил сам, — утверждать, что ему ничего не было известно о полетах, и наказать кого-нибудь, предположительно Аллена Даллеса, за организацию таких полетов. Такой поступок, убеждали советники, поможет сохранить шанс на проведение встречи в верхах. Эйзенхауэр отклонил этот совет, прежде всего, потому, что он не соответствовал истине, во-вторых, потому, что это было бы большой несправедливостью по отношению к Даллесу, и, в-третьих, потому, что из-за такого его поведения Хрущев может отказаться иметь с ним дело на встрече в верхах, мотивируя это неспособностью Эйзенхауэра контролировать свою собственную Администрацию.